Вот кит. Он по закону?

Нет.

Нет закона или кит нарушает закон?

Нет закона. Впрочем, не знаю. Я слаб в экологическом праве. Хотя тут может быть и водное, и административное.

То есть ты хочешь сказать, что вы, ну, такие как ты законники, может запретить ему появиться в прудах?

Не можем. Но мы можем реагировать по факту.

Поймать? Убить?

Зачем убить?

Ну, закон – это же сила, насилие.

Он никому не угрожает, чтобы были обоснования применить к нему такое насилие. И потом… Право объективно, а кита видим только ты и я… Постой, я запутался. Если только ты и я, значит, нет закона. Закон для всех или ни для кого. Он ничто, когда речь идет о том, что касается только двоих. Выходит, тебя, меня и… кита достаточно, чтобы отменить закон?

Спустя десять минут после первого поста Серафим возвращается на всякий случай на страницы Фана, с удовлетворением отмечая, что статистика в данном случае не то, что выше наглой лжи, а самая что ни на есть чистая правда. Фан молчит. Камеры дают привычную для этого часа картину. Фан. Диван. Завтрак. Легкий. Почти европейский. Какая-то булка с джемом в дополнение к мате. Завтрак часто затягивается, и еда здесь, как не раз убеждался Серафим, ни при чем. После почти ежедневного утреннего поста Фан будто залипает. Калебас следует за калебасом. Чайник с кипятком под рукой. Булка растягивается на десятки мелких кусочков, тщательно пережевываемых. Фан все это время находится в сети. Время от времени проверяя комменты к утреннему посту, но большую часть времени бессистемно листая новостные и развлекательные страницы. Никакой логики в просмотрах нет. Интересы – политика, криминал, чп разного толка – понятны. Но системы в просмотрах никакой. Серафим по крайней мере давно оставил попытки ее обнаружить. Фан в указанных направлениях поглощает все подряд. При этом никогда ничего не комментируя. Его публичность распространяется исключительно на собственные страницы. Это принцип, которому нет исключений, и причины такой последовательности до конца не ясны.

Еще одна загадка – почти полное игнорирование Фаном традиционных методов связи. С 500 минут его тарифа к концу месяца в отдельные месяцы остается 480—490 минут. И это при переполненной телефонной книжке. Телефонных разговоров Фан подчеркнуто избегает. Вероятнее всего, говорит по другому, купленному с рук номеру, вычислить который пока что не удается, так как, скорее всего, используется в очень людных местах.

Серафим возвращается к Катехизису. Есть время на редактуру. Останавливать группку тинейджеров, рисующих утренний лозунг прямо на высотке в районе детского сада №1500, не его дело, еще и в такой ситуации, хотя и режет глаз.

12. Говноядец, выехавший из Этой страны, сохраняет свой статус только при продолжении активного, пусть и дистанционного поиска говна в Этой стране. То есть счастливое избавление себя от проживания в Этой стране не снимает с него задачи избавить человечество от Этой страны и ее рабов.

13. У каждого говноядца может быть среди знакомых несколько говноядцев второго-третьего сорта, занимающихся поиском говна в Этой стране не профессионально, время от времени. Общаться с ними нужно изредка и, не жалея потерь, поступать с ними по говноядческой совести: отдавать их по необходимости в руки Этого государства и его рабов, спасая таким образом полноценных говноядцев для общего дела.

12 и 13 пункты, на взгляд Серафима, наиболее отработаны. Но и здесь он находит, к чему прицепиться, убрав в 12 пункте «То есть», в 13 заменив «сорта» на «уровня». Еще раз перечитывает оба пункта от начала до конца и, удовлетворенно сохранив изменения, возвращается к Фану.