Она вынула, наконец, из рюкзака очки и протирала теперь стекла о край майки.

– Что-то их много сегодня…

Из буса с тонированными стеклами высыпался еще с десяток человек в темно-синей полицейской униформе, быстро смешавшихся с кислотно-зелеными люминесцентными жилетами муниципального подразделения.

– Смотри! Там что-то блеснуло! – Эстер дернула за рукав Гарика и показала на окно верхнего этажа Радиоцентра.

– Где? – Гарик развернул камеру в том направлении, куда указывала Эстер, но короткий проблеск света уже исчез. – Ничего не вижу.

– Похоже было на отблеск прицела снайперки.

– Да ладно! – хохотнул Гарик. – Показалось. Солнце просто бьет в ту сторону. Станут они еще снайперов сюда тащить? С какого перепугу?

Гарик снова припал глазом к видоискателю камеры и сосредоточился на разворачиваемых митингующими транспарантах.

– До семи, как думаешь, отстреляемся? У меня Витка из Барселоны в восемь с минутами прилетает. Обещал встретить.

Подруга Гарика летала стюардессой на рейсах национальной авиакомпании, а он ревновал ее ко второму пилоту, о чем знали все, только он сам отрицал это.

– До семи долго, – Эстер оглядывалась по сторонам, прикидывая, сколько народу уже собралось на площади. Тысяча, две тысячи человек, может, больше? – В шесть уже надо уносить ноги, а то не успею к восьми сдать репортаж, а он в выпуске стоит первым.

В начале шестого, наконец, начали. К этому времени площадь уже была битком набита народом. На сцену вышел духовой оркестр и заиграл первый ре-минорный концерт Баха.

Гарик скучающим взглядом посматривал по сторонам в ожидании, когда закончится вся эта музыкальная прелюдия и начнется главное действие.

Наконец, на помост поднялся человек в бежевом костюме, в котором Эстер узнала одного из оппозиционных депутатов Парламента.

– Добрый вечер всем! – обратился он к собравшимся, но его услышали разве что те, кто стоял вблизи сцены.

– Не слышно! – заорали из толпы.

Выкрики, подхваченные еще сотнями голосов, волной покатились по площади.

– Теперь слышно? – депутат постучал пальцем по ожившему микрофону.

– Давай, говори! – вновь закричали в толпе.

– Страна в кризисе! – бросил «бежевый костюм» первый пробный камень в толпу. – То, что будет со страной и всеми нами завтра, в наших руках сегодня! Нам нужна другая политика!

– Ну все, потекло г…но по трубам, – крикнул Гарик в ухо Эстер, перекрикивая оратора на сцене, который, чем дальше, тем больше воодушевлялся от своих же собственных слов.

Эстер прижала палец к губам и показала в сторону записывающей все происходящее камеры. Вскоре на смену депутату в бежевом вышел другой парламентарий уже в темно-синем костюме.

– Мы на пороге новой катастрофы! – рявкнул он в толпу перед ним. – Только за последний год ВВП рухнул на двенадцать процентов! На двенадцать! – Он театрально воздел руки к небу, словно моля небеса вернуть назад макроэкономические показатели страны. – Народ нищает!

–Эрменеджильдо Зенья! – не удержался и снова прокричал ей Гарик.

– Что? – не поняла Эстер.

– У него костюм от Эрменеджильдо Зенья! Я видел точь-в-точь такой! Хорош при этом говорить про нищету? А?

Дальше все шло по уже не раз отработанному сценарию подобных мероприятий, на которых Эстер бывала не раз. После пламенных речей политиков, разогретая ими публика, начала скандировать «Долой правительство!» и «Да здравствует новая жизнь!», потом пели песни и запускали в воздух принесенные с собой цветные шарики. Гарик посматривал на часы, давая понять Эстер, что делать здесь больше нечего и можно возвращаться в телецентр. Тем более, что депутат в бежевом костюме, вновь вернувшись на сцену, дал заключительный речевой залп, пообещал бороться с несправедливостью и коррупцией, заручился поддержкой в виде аплодисментов митингующих, шума трещоток и пронзительного воя дудок из атрибутики спортивных фанатов, и призвал всех расходится.