Вы вообще не подумайте, что это рассказ для энтомологов – УЛЕЙ. УЛЕЙ – это политическая партия. Расшифровывается просто и незатейливо: у левых единство! Что-то вроде противопоставления всем правым и центристам, да ещё с желанием доказать, что левые-то едины! Однако, длинное название не проходило, а короткое УЛЕ – звучало как-то очень уж по-фински и сразу вспоминалась стодневная война, одним словом, стоит ли связываться с финнами? Кто их знает, этих грозных скандинавов.

Партия была старая, жила ещё со времен Советского союза, интерес к ней постепенно пропадал, потому что «красные» уже стали как-то не популярны, радикализм их стух за годы попыток сделать свою игрушечную революцию, в общем, на момент действия рассказа партия влачила жалкое существование в стенах мрачного дома, оснащалась компьютером, который современные школьники приняли бы за раритет. Но задор остался… Ведь хотелось ещё чихнуть в сторону этих центристов, как черепаха Морла, чтобы мало им не показалось! На качественный чих нужны были деньги, а денег в УЛЬЕ не было.

И вот встретились на свою беду два политтехнолога партии. Один со стажем в 10 лет. Святослав – мужчина, лицо которого отразило, как следы борьбы с идеологическими соперниками, так и с алкоголем, но в стальных глазах ещё сверкал огонек несгибаемого под тяжестью капитализма революционера, и помятый прикид только говорил в его пользу. Он просто хронически не успевал, борясь с противниками, привести себя в порядок.

Валентин – стаж работы 4 года. Дешёвый, но отутюженный костюм, галстук, рубашка, взгляд мартовского кота, которому откажут все кошки, о чём ему хорошо известно заранее, потому в основном смотрит в сторону или в пол. Улыбка робкая, такая зарождающаяся на губах, но так и не переходящая в настоящую улыбку уверенного в себе человека. Святослав с презрением смотрел на Валентина.

– Вы обещали митинг, на котором будет весь город. Пришли две старушки и трое полицейских. Я организовывал многотысячные стачки, неужели у нас настолько плохо с организацией работы, что вы не могли привести хотя бы весь пансионат престарелых?

– Я понимаю. Извините. У вас тогда была другая финансовая ситуация. Сейчас в УЛЬЕ бюджет…

– Чтобы сделать митинг, бюджет не нужен. Нужно уметь заставлять людей думать, будто они сами хотели прийти, а ходить по микрокрайонам, и заводить беседы на скамейках со старушками – это не методы нашей партии, политтехнологом которой вы являетесь.

Валентин молчал. Он осознавал свой провал, но он не видел своей вины. Причём, возможно, впервые в жизни. Обычная его роль «шестёрки» партии ему уже приелась, а тут на него насел старший товарищ, да ещё и так зло его обвинял. Но с Валентином что-то происходило. Видимо это был момент перерождения «шестёрки» в политика, готового спихнуть стареющего коллегу. Такие моменты бывают у всех, вопрос доходят ли они до логического завершения…

– Знаете, Святослав, – Валентин прочистил горло, набираясь петушиной смелости перед боем, – вы вообще меня не цените. Ваши заслуги шестилетней давности уже не интересны. Вы заметили, что я обладаю пунктуальностью, точностью в выполнении намерений партии, а вы в свою очередь уже четыре года пытаетесь представить меня в кабинете министров, и вам всё что-то мешает. Хорошо, я всё понимаю. Коллеги отказались, всё остальное стало не актуально и все прочие мотивы. Но в русском языке есть слово из трёх букв – «нет». Вот это слово я бы услышал с большей радостью, нежели ссылки на вечную занятость, совещания и т. д. Оставьте это для кого-нибудь другого. Я чётко знаю, что, если не хочется говорить «нет», то начинаются совещания, заседания, у некоторых рождаются дети и умирают бабушки, только не это короткое слово.