Юношеские дневниковые заметки А. Белого (публикация Лаврова А.В.) // Памятники культуры. Новые открытия. За 1979 год. – Л., 1980. – С. 127.

Цит. по: Александр Блок, Андрей Белый. Диалог поэтов о России и революции. – М.: Высшая школа, 1990. – С. 524, 526.

Пискунов В.М. Примечания к роману «Серебряный голубь» // Белый А. Соч. в 2 томах. Т. 1. – М., 1990. – С. 687.

Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы. – М., 1995. – С. 278.

«Степень единства трилогии, особенно эпической, весьма ощутимо колеблется: от подчинения разных сюжетов общей идее (здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, курсив мой. – М.С.)… до цельности единого романа…». – Краткая литературная энциклопедия. Т.7. – М., 1976. – С. 616.

Козьменко М. Автор и герой повести «Серебряный голубь» // Белый А. Серебряный голубь. – М., 1989. – С. 8.

Долгополов Л.К. Андрей Белый и его роман «Петербург». – Л., 1988. – С. 356.

Цит. по: Андрей Белый. Проблемы творчества. – М., 1988. – С. 78–79.

Там же.

Белый А. Символизм как миропонимание. – М., 1994. – С. 94, 101.

Минц З.Г., Мельникова Е.Г. Симметрия – асимметрия в композиции «Третьей симфонии» А. Белого // Уч. записки ТГУ. – 1984. – Вып. 641 (Труды по знаковым системам 17). – С. 87.

Подробнее об этом см.: Лавров А.В. Андрей Белый в 1900-е годы. – С. 149–150; Мочульский К.В. Андрей Белый. – С. 52–53; Корецкая И.В. Импрессионизм в поэзии и эстетике символизма // Литературно-эстетические концепции в России конца 19 – начала 20 веков. – М., 1975. – С. 223.

Лавров А.В. Указ. соч. – С. 251, 258, Мочульский К.В. Указ. соч. – С. 119.

Лавров А.В. Указ. соч. – С. 209, 213.

Чаадаев П.Я. Сочинения. – М., 1989. – С. 18, 25.

Есть, правда, и другое мнение. Так, Р.В. Иванов-Разумник считал, что ещё Пушкин в стихотворении «Клеветникам России» (1831) создал «первый поэтический, пророческий манифест России – Европе, Востока – Западу». См.: Иванов-Разумник Р.В. Испытание в грозе и буре // Александр Блок, Андрей Белый. Диалог поэтов о России и революции. – М.: Высшая школа, 1990. – С. 569.

Хомяков А.С. О старом и новом: статьи и очерки. – М., 1988. – С. 46, 54.

Там же. С. 317.

Белый А. Символизм как миропонимание. – М., 1994. – С. 211.

Белый А. Символизм как миропонимание. С. 223.

Соловьев В.С. Спор о справедливости. – М. – Харьков, 1999. – С. 27–28.

Соловьев В.С. Спор о справедливости. С. 36.

Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. – М., 2000. – С. 199, 210–211.

Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция. – М., 2013.

Соловьев В.С. Философия искусства и литературная критика. – М., 1991. – С. 112.

Там же. – С. 145.

Там же. С. 143.

Отметим, что Соловьева Белый понимал несколько по-своему. Философ говорил о человеке и человечестве в целом и, так сказать, вообще, полагая, что «действительно спастись, т. е. возродить и увековечить свою индивидуальную жизнь в истинной любви, единичный человек может только сообща или вместе со всеми», т. е. это дело неопределенного будущего. А. Белый же мыслил более конкретно и локально (я и Россия), а решение ему требовалось немедленно, и не просто найти его, а сейчас же начать осуществлять на практике.

Здесь и далее текст романа «Серебряный голубь» цит. по изданию: Белый А. Серебряный голубь. – М., 1989. В скобках указываются номера страниц.

Сухоруков и Кудеров не просто лидеры секты. Начальные буквы их имен и профессий: ССМ (Сидор Семеныч, медник) и ММС (Митрий Мироныч, столяр) – делают их половинками одного целого (в алфавите “м” – четырнадцатая буква, “с” – девятнадцатая, их сумма равна тридцати трем – целому алфавиту), точнее, олицетворениями двух сторон зла: атеизма и сатанизма.

Новое время, будущее связывается в романе со звуками гармоники, долетающими в Гуголево от проходящих мимо парней, возможно целебеевских (в первой главе Белый упоминал о гармошке, которой «найдется место» на большом целебеевском лугу).

Долгополов Л.К. Символика личных имен в произведениях Андрея Белого // Культурное наследие Древней Руси. – М., 1976. – С. 352.

Белый А. Воспоминания о Блоке. – М., 1995. – С. 23.

Там же. С. 25.

Учение о мировой душе не принадлежит собственно В.С. Соловьеву. Автором его считают Платона, который, в свою очередь, взял за основу гипотезу поздних пифагорейцев. Учение это «не вошло сначала в христианскую метафизику, но уже в средневековой философии оно постепенно завоевывает свое прежнее место в космологии, а со времени Возрождения находит немало горячих защитников… Соловьев берёт это понятие у Шеллинга, но идёт значительно дальше его», – пишет В.В. Зеньковский в «Истории русской философии» (Л., 1991, т. 2, ч. 1). Идея Софии у Соловьева, по словам того же автора, «восходит к мистической литературе», но Соловьеву «принадлежит настойчивая попытка связать эту идею с различными течениями в русском религиозном сознании». Сам Соловьев в «Чтениях о Богочеловечестве» отмечал: «…мысль о Софии всегда была в христианстве, более того – она была ещё до христианства. В Ветхом Завете есть целая книга, приписываемая Соломону, которая носит название Софии. Эта книга не каноническая, но, как известно, и в канонической книге «Притчей Соломоновых» мы встречаем развитие этой идеи Софии (под соответствующим еврейским названием Хохма). «София, – говорится там, – существовала прежде создания мира; Бог имел её в начале путей Своих», то есть она есть идея, которую Он имеет перед Собою в своем творчестве и которую, следовательно, Он осуществляет. В Новом Завете также встречается этот термин в прямом уже отношении ко Христу (у ап. Павла)» (Соловьев В. Спор о справедливости. – С. 132).

«Рожденная от встречи культур ветхозаветных и греческих, София, воспетая Соловьевым, – одновременно и ветхозаветная Премудрость… и платоновская идея Мудрости как высший объект вожделения мыслящего человека… – пишет Аврил Пайман. – Валентинские гностики соткали целую мифологию о Софии-Зоне (предвечное существо), которая из любви и сострадания к людям сошла во временный мир и застряла в путах материи (здесь её именуют Мировой Душой), где тоскует об освобождении. По гностической легенде, освободитель её – Христос, тоже Эон, предвечное Существо, сходящее на Землю, воплотившееся и побеждающее материю. (…) Философ (В. Соловьев. – М.С.) всегда отрицал, что его представление о Вечной Женственности “гностическое”, но он несомненно был знаком с доктриной Валентина и… изучал её с горячим интересом, пусть даже не со всем соглашаясь» (Пайман А. История русского символизма. – М., 2000. – С. 214).

Зеньковский В.В. Указ. соч. С. 46.

Соловьев В. Спор о справедливости. – С. 155.

А. Блок. А. Белый. Переписка. – М., 2001. – С. 24.

Интересно, что образ Вечной Женственности, ставший популярным у символистов благодаря упоминавшемуся стихотворению В.С. Соловьева «Das Ewig-Weibliche», взят последним из «Фауста» Гете («Вечная Женственность влечёт нас вверх»), на что, кстати, указывает немецкое название стихотворения. У Гете «способность Вечной Женственности «тянуть к себе» свидетельствует о её родстве с силой притяжения, правящей в мире и наивысшим образом проявляющей себя в любви». Прообразами Вечной Женственности «в аспекте даруемого ею любовного всепрощения» являются «Богоматерь как «небесная царица» и заступница за грешников, Беатриче из «Божественной комедии» Данте, также влекущая грешника к высшим сферам». (Махов А. Е. Вечная женственность // Литературная энциклопедия терминов и понятий. – 2001. – С. 119–121).

А. Блок. А. Белый. Переписка. – М., 2001. – С. 24–25.

«Соловьев очень чувствовал опасность соприкосновения вечной женственности с дьявольским началом, с темой соблазна, греха Евы, но он же верил, что вечная женственность, несущая в себе божественную сущность, из мечтаний поэтов стала некоей почти физической реальностью, исторической явленностью» (Кантор В.К. «Вечно женственное» и русская культура // Октябрь. – 2003. – № 11).

А. Блок. А. Белый. Переписка. – С. 24.

Белый А. Воспоминания о Блоке. – С. 39.

Упоминая о Платоне, изображения которого действительно до сих пор можно встретить не только в греческих, но и в русских православных церквях, и о святом Христофоре, которого рисовали песьеголовым вплоть до XVIII века, Белый, очевидно, хотел указать на исконную связь христианства с древнегреческой и древнеегипетской религией.

Однако есть в романе эпизод, который позволяет посмотреть на отца Голокрестовского иначе, без насмешки, – это эпизод пожара:

«В этот миг неожиданно осветился луг, будто вспыхнул, да так, что и стоящим вдали стало жарко, а люди, суетившиеся у огня, с криком бросились прочь, закрывая рукавами закоптелые лица; у смородинника тогда увидали тощенькую фигурку, всю в белом; издали показалась молящаяся фигурка с высоко на огонь воздвигнутым запрестольным крестом; это попик Вукол с развевающимися кудрями вступал теперь в единоборство с огнем Христовой молитвою; его глаза не видели красного ада; Бог весть, что видели эти глаза, вознесенные горе.

Лишь на миг на один осветилась так ясно окрестность, и потом всё стало снова темнеть; и опять в ночь погрузился смородинник; погрузились в ночь и протянутый крест, и попа тощенькая фигурка; ясный язык, на минуту подкинутый в небо, быстро стал опадать; и упал; село отстояли; отстояли и лавку».

И хотя двумя абзацами выше писатель связывает спасение села с тем, что помещик Уткин привез «кишку да крючья» из соседней деревни, приведенный эпизод показывает, что помогла селу и молитва отца Вукола и что, следовательно, человеческая слабость священника ещё не основание для сомнений в возможностях, духовной сути православия в целом.

Штайнер Р. Христианство как мистический факт и мистерии древности. – Ереван, 1991. – С. 17.

Там же. С. 17.

Штайнер Р. Христианство как мистический факт… – С. 16–17.

Штайнер Р. Христианство как мистический факт… С. 93.

Матф. 17: 1–9.

Материалы лекций А.П. Авраменко.

Догматическим содержанием хлыстовской веры была идея множественного воплощения Христа и представление о доступности личного отождествления с Богом – человекобожие, как стали формулировать в конце XIX века. Хлысты не делали различий между Богом-Отцом, Богом-Сыном и Святым Духом, «соединяя три ипостаси в одну и далее слипая их с собственными лидерами» (Эткинд А. Указ. соч. – С. 51).

Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. – Т. 2. – С. 527.

Афанасьев А.Н. Указ. соч. – С. 530.

«Имя Дарьяльского, Петр, и такие признаки, как красная рубаха и “глаза-уголья”, прожигающие душу, представляют собой цитатные мотивы, извлеченные из “Страшной мести”, где они характеризуют колдуна»; «… в функции колдуна здесь выступает глава секты Кудеяров, с теми же признаками “красной рубахи” и страшных глаз» (Паперный В.М. А. Белый и Гоголь. – Ст. 2 // Уч. записки Тартуского университета. – Вып. 620. – Тарту, 1983. – С. 88, 89.

Афанасьев А.Н. Указ. соч. – С. 547.

Называя одну из героинь «ведьмой», другую – «красавицей», автор «Серебряного голубя» следует традиции Гоголя, женские образы в произведениях первой фазы которого, по словам самого А. Белого, распадаются на две группы: «сквозная красавица и ведьма, которая, в корне взять, труп».

На возможность и даже необходимость последнего действия писатель указал, поместив в начале 5 главы гороскоп Дарьяльского. В примечании к статье «Эмблематика смысла» Белый писал: «В основании астрологии лежала прекрасная символическая система, согласная с гетевским «все преходящее есть лишь подобие»; эта символическая система, взятая как система переживаний, развертывалась в мистерии; эта же система, примененная к магии, развертывалась как каббалистика; её приложение к антропологии являлось основанием теории гороскопа; в этом смысле астрология была венцом системы метафизических, каббалистических и теургических наук; опытные науки перекрещивались в ней с науками тайными в одну неделимую цельность; поэтому в Египте к занятию астрологией могли приступить только те из неофитов, которые достойно прошли искус в мистериях; метод обучения здесь был устный под руководством жреца».

Семира и Веташ В. Астрология и мифология. – Воронеж, 1994. – С. 48.

Через несколько лет, увлеченно занимаясь антропософией, А. Белый напишет «Глоссолалию», поэму о звуке, «импровизацию на несколько звуковых тем». Применив содержание поэмы к именам героинь, обнаружим, что в них много одинаковых звуков (Катерина, Матрёна), что снова указывает на определенное сходство между ними, несовпадающие же звуки [э/о] фиксируют различия: «Э» – «это – мысли…», «О» – «ощущение, чувственность…» (Указ. соч. С. 76, 77).

Белый А. Глоссолалия. Поэма о звуке. – Томск, 1984. Далее ссылки на это издание в тексте, с пометой: Гл.

О том, что сектантство не может быть путем России, говорит то обстоятельство, что изба Кудеярова «из пологого выглядывает лога», т. е. земля словно расступается перед столяром, отказывается от него.

Ср.: «…Чем умнее был собеседник Петра… тем Петру легче дышалось в его присутствии…» (239).

Недостаток мышления, ставший причиной гибели Дарьяльского, может, по мысли Белого, погубить и Россию, которая, в его изображении, не только бессознательна, но и одурманена «духовным винцом» из «слов несказанных и чувств несказуемых» (301). На эту особенность указывают, помимо прочего, повторы слов одного семантического ряда, в частности водных метафор, поскольку, как уже говорилось, в мифологии вода символизирует стихию чувства.

Все в Целебееве ассоциируется с водой, даже небо («сплошное море над головой кубовой сини обливается летними слезинками блистающих звездочек…» (238); «воздушная волна ночи» (312); «с темного неба пролили ярко-пунцовые нити» (320); «пурпурные струи облак» (357)), даже пожар – «водопад искр… над жалящим жаром» (380). Земля скрыта под водами – по лугу бежит «травная волна» (274), «солнце… своими… лучами мыло сухую траву…» (275).

Результаты кудеяровского гипноза Белый описывает теми же «водными» словами: «Приходили минуты, – сказано о Дарьяльском, – и это, будто внутри его опорожненное пространство, до краев и плескало, и билось влагой жизни» (325). Матрена во время деланья «сонно тонет», а глаза столяра «ведрами льют на нее свет», «душа столяра вытекает наружу» (310), «истекает из горла поток славословий» (312) и др.

Станевич В. О «Серебряном голубе» // Труды и дни. – М., 1914. – № 7. – С. 141–150.

Быстров Н.Л. Проблема времени в творчестве А. Белого. – Автореферат дис… кандидата философ. наук. – Екатеринбург, 1997. – С. 12–13.