– Согласен, но большим желанием не горю.

– Два года быстро пролетят. Не успеешь соскучиться по родным, как уже дома будешь.

– Хорошо если два, а то можно и на все три во флот влететь. У меня же за плечами морской техникум.

– Так и то не плохо. Мир посмотришь.

– Да-а-а…

Получив накладные, Валерий вышел на улицу. Створки хлебного фургона были уже закрыты. На «перроне» стояли грузчики. Они курили и мирно обсуждали волнующую их тему, грядущий переход работы комбината на хозяйственный расчёт. Валерка запрыгнул в кабину, вставил ключ в замок зажигания и нажал на педаль газа. Двигатель, рыкнув, монотонно заработал. «Садик «Солнышко», – сам себе сказал Валера. Машина тронулась.

– Вот салага. В армии не служил, а уже за баранкой. И чего дома не сидится? Не отдыхается? – сказал один грузчик другому, провожая машину взглядом.

– Тётя Дуся говорила, что он в институт собрался поступать. Поступит – в армию не пойдёт.

– Этот обязательно поступит, очень самостоятельный и настырный. С годами к нам вернётся директором, – смеялись грузчики.

Валеркин рабочий день шёл привычным порядком. Он переезжал от «точки к точке», развозя хлеб. Во время переездов и ожиданий погрузки или разгрузки мысли возвращались к больной теме – об армии.

 Как много всяких гадостей о службе говорили знакомые. Нет, нет, а об этом уже писали газеты, журналы и показывали по телевидению. О процветающей «дедовщине» жужжали все: и те, кто уже отслужил, и те, кому ещё предстояло служить. Особенно изгалялись те, у кого армия была «за плечами». Из их уст слышались просто ужасные рассказы, но не про то, как над ними издевались «дедушки», а всё больше, как они вымещали на молодых всю ненависть и злость, все свои страдания, перенесенные в первые месяцы службы. Всё это пугало и наводило ужас. Ещё пугала перспектива попасть служить в Афганистан. Вполне естественно, что служить особого желания не было.

С первым негативом армейской «культуры» Валера встретился на городской военно-врачебной комиссии. В сознании резко отразилось то, что он – ничто и никто. Каждый был занят своим делом и своими личными проблемами. На призывников, проходящих медицинскую комиссию, и офицерам, и медикам было глубоко наплевать. Был план, который необходимо выполнить и отчитаться в сроки, установленные Министерством обороны СССР. «Гребли» всех. Под общую гребёнку попадали и ребята с ограниченным зрением и слухом, даже больные, перенесшие сложные операции и стоящие на грани инвалидности, имеющие те или иные «незначительные» психические отклонения. Родители пытались достучаться хоть до кого-нибудь. Ответ один – «Годен!».

Яванский был прописан по адресу родителей в Елизовском районе, а так как учился в Петропавловск-Камчатском, то на учёте стоял в военкомате Октябрьского района областного центра. Переступив порог военкомата, Валерий сразу почувствовал стойкий запах обувного крема, словно его где-то специально разлили. Оказалось, что при входе подставка для чистки обуви, а рядом большая банка с гуталином. Бросилась в глаза чистота коридоров и лестничных пролётов. Несмотря на то, что здание старенькое, деревянное, а всё окрашено. Валерка показал через окошечко дежурному повестку. Лейтенант посмотрел и сказал пройти на второй этаж. Валерий поднялся. Здесь стояла невыносимая духота и суматоха. Призывники в трусах сидели на лавочках, стояли вдоль стен и перебегали из кабинета в кабинет. Кто-то смеялся, кто-то ругался. Среди призывников бегали всполошённые, с выпученными глазами родители, жены, невесты, молодые мамочки с грудными детьми. За порядком внутри следили прапорщик лет двадцати двух и два сержанта-срочника. Нисколько не стесняясь присутствующих родителей и не обращая внимания на их замечания, они не скупились на подзатыльники и пинки, отпускаемые будущим защитникам Отечества, сопровождая их «армейским фольклором».