– Примите мои поздравления… – следующий клиент занял свободное место у окошечка.

Приёмщик взял, повертел в руках и поморщился:

– Какие-то они не очень искренние… К тому же завистью немного подпорченные…

– Что? Завистью? Это моль… Я их в нафталине держал. Раньше они принадлежали моей бабушке…

– А-а. Теперь понятно, почему такой запах: обветшали они. За полцены возьму.

– Чего он всё хает? – наклонился ко мне Том.

– Работа такая… Старается сбить цену…

– Примите мои извинения!

– Извинения? Что-то они у вас слишком вымученные. От сердца отрывали? Вижу, вижу: полоски остались. И не от чистого сердца причём, – бормотал приёмщик, острым ногтем смахивая незаметно присохшую песчинку, – ну, да ничего, скипидарчиком ототрём… Ладно, пойдёт.

– Не примете ли объяснения?..

– Покажите!.. Да это же насквозь липа! Брысь отсюда!

– Не возьмёте ли моё поручение?

– Нет уж, оставьте его себе.

– Примите предложение…

– Деловое или нескромное?

– Рационализаторское…

– Ещё чего?!..

– Примите мою благодарность.

– Давайте!.. – и её вырвали чуть ли не с руками.

– Прошу принять мою просьбу.

– Могу принять только во внимание и в обмен на обещание.

– А мой протест?! – к киоску рванулся лохматый парень, протягивая в окошечко нечто вроде двутавровой балки. Но протест был отклонён – вежливо, но решительно. Бутылочки с вежливостью и решительностью стояли слева от приёмщика, и он время от времени смачивал ими пальцы.

К окошечку подошёл субъект в чёрных очках и чёрном же костюме. Туфли, скорее всего, тоже были чёрные, но проверять я не стал. Вряд ли он пришёл босиком, и не потому, что на земле валялись острые осклоки – быть может, осколки склоки? Но от настоящих ли бутылок, которые разбили вдребезги раздосадованные сдатчики, понявшие, что перепутали приёмные пункты, а идти искать другой не захотели, то ли от каких-нибудь других – скажем, бытулок, бутылок быта, – я не определил: мой уровень восприятия не мог уловить тонкости смысла бытия на Ярмарке.

– Держи пари, – субъект метнул в окошечко какое-то такое, что тяжело шлёпнулось там на пол так, что под нами ощутимо дрогнула земля.

Приёмщик отшатнулся, чтобы не задело, но умело овладел ситуацией, прижал ею пари к стенке и заулбался – в полрта, рассчитываясь с клиентом. Видно, пари пришлось ему впору, и он попусту не парился и не пиарился.

Ещё один нечёсаный парень подал в окошечко небольшую апелляцию. Но приёмщик вежливо отклонил её. Тогда парень сунул апелляцию под мышку, осунулся сам, и пошёл восвояси – во всяком случае, мне так показалось. Но было ли это обычное СИ, или же СИ+, а то и СИ++, я не разглядел.

Напряжённое стояние в очереди, пусть и в ожидании своего черёда, слишком утомительно. И это несмотря на длительные тренировки дома и давние исторические традиции. К тому же мы не имели возможности померить напряжение стояния, а это напрягало ещё больше.

Поэтому монаше внимание переключилось на людей в очереди. Скорее моё, чем наше, хотя мы с Томом представляли собой практически одно существо: даже синхронно поворачивали головы, разглядывая заинтересовавшее шевеление в толпе. И мысли наши, ручаюсь, походили друг на друга сильнее, чем близнецы.

В какой-то момент – я не заметил, в какой точно – внимание привлеклось к усиленному позвякиванию пустой посуды. Неужели тут принимают и молочные бутылки? Впрочем, почему обязательно молочные? Могут и кисломолочные… А также прочие ёмкости и ейкости.

– Скажите, вы бутылки принесли сдавать? – наклонился – уж не помню, кто: я или Том – к соседу.

– Вот ещё, – фыркнул тот, выставляя по одной пустую посуду на прилавок: его очередь должна была подойти через два или три человека, и он торопился, чтобы не отстать от неё. – Это пустые надежды…