Для начала стоит определиться с основными понятиями, потому что под словосочетанием «русская традиция» каждый видит своё. О каком временно́м периоде идёт речь? О каком регионе?
Сейчас «русской традицией» называют всё что угодно: от атласных приталенных сарафанчиков а-ля «калинка-малинка» до хороводов в белых платьях с очельями вокруг костра с идолами. Как в этом всём разобраться простому человеку? Что из этого всего на самом деле имеет отношение к русской традиции? Как отличить одно от другого? При чём тут современная психология и почему она выстроена на западном культурном коде? Можно ли петь старинные русские песни человеку другой веры и этнической принадлежности? В этой главе разберём базовые вопросы, чтобы дальше говорить на одном языке.
Город vs деревня
Когда я говорю «русская традиция», имею в виду деревенский культурный код, а не городской. То, чем нас приучили гордиться ещё со школьной скамьи, – мир, созданный Пушкиным, Достоевским, Ахматовой, – это всё ГОРОДСКАЯ РУССКАЯ ТРАДИЦИЯ. А ДЕРЕВЕНСКАЯ русская традиция известна только узкому кругу специалистов, в школе этому не учат, но гордиться там ой как есть чем!
Это два разных культурных кода. Город начал расходиться с деревней века с XV, и к началу XX века – это просто небо и земля, разные планеты! Пока в городах говорили на французском, немецком, носили приталенную одежду и соблюдали свой «устав», деревня жила по собственным правилам: пела, плясала и трудилась. Удивительно, но факт: как и сейчас, так и в XIX веке городские жители не имели должного представления о деревенской культуре и считали её недостойной внимания высокообразованного человека. В целом именно это отношение мы и переняли из классической русской литературы.
В качестве иллюстрации приведу отрывок из дневника гимназистки 1916 года, которая впервые познакомилась с деревенской традицией уже во взрослом возрасте и была поражена увиденным:
«Первая экскурсия в родную старину была в Петрограде, у нас на курсах, когда я слушала бабушку-сказительницу Марью Димитриевну Кривополенову, 72-летнюю старушку, с таким жаром передававшую старины и былины: про „царя Ивана Васильевича“, про „Микитушку Родомановиця“, про „Скарлютку-вора“»[1].
Ещё в детстве, читая нашу золотую классику, я всё время думала, почему у деревенских – образ людей третьего сорта и обслуги? Это потом я поняла: наша классика написана из позиции «сверху» по отношению к деревне. Что логично, писали же её в основном представители города. Эту «обесценивающую» позицию впитали и мы, ныне живущие, благодаря погружению в шедевры русской литературы. Представление о «недалёкой деревне» теперь и топором не вырубишь. Поэтому мы имеем то, что имеем: йогу, даосские практики, тибетские чаши и африканские барабаны…
Когда я открыла для себя мир деревенской традиции, была шокирована её многообразием, глубиной и сложностью. Моя мама, кандидат биологических наук, и я со своими четырьмя дипломами с огромным трудом в первый раз заправили стан для ткачества! До сих пор как вспомню, так вздрогну. А орнаменты? Ума не приложу, как они, эти «недалёкие деревенские женщины», без принтеров ткали все эти узоры. Мы явно не теми глазами смотрим на фольклор. Поэтому я и написала эту книгу: это моя попытка вернуть ценность нашего наследия и выстроить дорожки от ушедшего к настоящему.
По данным переписи 1913 года, 85% населения в России жили в деревнях и сёлах и только 15% – в городах. Это означает, что как минимум 85% читающих эту книгу своими корнями уходят именно в деревню и деревенский культурный код. Но в школе все учили Пушкина, и это могло сформировать неверную картину сословной принадлежности (на всякий случай: деление на сословия моё, авторское).