– Жди здесь, – говорю я служанке, не желая, чтобы хранитель ее узнал.

Это худой мужчина, узкий, как лезвие кинжала, и с плоским носом. Он кланяется, когда я подхожу ближе.

– Прошу прощения, кажется, я забыла в кармане платья свою косметику, – объясняю я. – Буду крайне вам признательна, если вы позволите мне ее найти.

Он слегка хмурится:

– Там все набито одеждой. У меня уйдет целая вечность на поиски вашего платья. Как оно выглядит?

– Сама я найду быстрее, – говорю я, вкладывая ему в руку серебряную монету. – Прошу вас, мне срочно надо поправить макияж. Если принц Вен так на меня и не посмотрит, я этого не выдержу!

Он прячет монету в карман ловким, отработанным движением и цокает языком с наигранным сочувствием:

– Я человек сострадательный. И впрямь будет печально, если вам сегодня разобьют сердце. Но, пожалуйста, поспешите.

Я прохожу в комнату и вижу на столе свой гучжэн. Достаю его из футляра и внимательно осматриваю. Он выглядит нетронутым, но стоит мне коснуться струн, как они отвечают сухим, скрипучим звоном.

Сердце замирает у меня в груди. Я поворачиваю инструмент и вижу, что все струны подрезаны на краю. Они порвутся сразу, как я начну на нем играть. У меня не останется выбора, кроме как позволить Айлин играть в одиночку, и я буду опозорена перед всем королевским двором.

В моей груди загорается пламя, и ногти врезаются в ладони.

Я оборачиваюсь на шум шагов. Ко мне спешит хранитель:

– Вам нельзя трогать инструменты, госпожа. Я вынужден попросить вас немедленно удалиться.

Я устремляю на него взгляд тяжелый, как гранит:

– Меня зовут Лю Миньсин, и это мой гучжэн.

Он широко распахивает глаза, и в них читается паника. Этого достаточно, чтобы подтвердить мои подозрения. Хранитель испортил мой инструмент за деньги от Бо.

Он нервно сглатывает, но тут же расправляет плечи и рявкает:

– Вы мне солгали! Вы сказали, что пришли за косметикой!

– Мой гучжэн сломан. Вы несете за него ответственность.

Он испускает смешок, но голос его дрожит:

– Полагаю, гучжэн был уже сломан, когда я получил его от вашей служанки.

Разумеется, он будет все отрицать. И доказательств у меня нет. Ничего не скажешь, дядя Йи: ход зловещий, но очень хитрый.

У меня нет выбора, кроме как отказаться от выступления. Сейчас остается лишь достаточно запугать хранителя, чтобы он забыл о моей лжи. Если королевская семья узнает об этом инциденте, нам обоим не поздоровится.

– Кто здесь? – раздается женский голос.

Лицо хранителя приобретает серый оттенок, и он бросается к двери:

– В‑ваше в‑высочество…

Я замираю.

– Кто там с вами? – спрашивает властный голос.

Это принцесса Юнли, дочь покойной королевы!

Хранитель громко сглатывает.

– Мы слышали, как вы ругаетесь, – отвечает ему голос, который мы услышали первым. Вероятно, он принадлежит одной из служанок принцессы.

Нет смысла скрываться. Если меня ждет наказание, надо принять его с достоинством. Я сжимаю свой инструмент и выхожу к принцессе с поклоном.

– Ваше высочество, – говорю я, держась ровно и гордо под ее пристальным взглядом.

Я всегда считала, что Юнли прекрасна, как произведение искусства с резкими гранями, пропитанное уверенностью. Глаза у нее черные, как оникс, подбородок острый, как наконечник стрелы, а фигура хрупкая, словно ствол молодой ивы. Но я ни разу не слышала, чтобы мужчины воспевали ее красоту. Полагаю, им она казалась угрожающей из-за смелого, мудрого взгляда, который никто не смел встретить лицом к лицу, и манеры держаться с природным самообладанием.

– Кто вы? – спрашивает она.

– Лю Миньсин, ваше высочество. Сегодня меня позвали сыграть на гучжэне, но сейчас я обнаружила, что мой инструмент испорчен.