– Не знаю.

– А то сообразила, что мы победили, понимаешь? Всех этих лордов и байронов, астрономов в жабо и профессоров кислых щей!

– Да откуда ты это взяла?

– Точно тебе говорю! Ты просто не задумывался никогда. А я вот сейчас задумалась и поняла.

– Что поняла?

– А то, что революция на самом деле случилась. Не какая-нибудь криминальная, а самая наинароднейшая. И не только у нас, – во всем мире.

– Ну-ка, ну-ка, поясни! – я заинтересованно пересел к ней, придвинувшись ближе, обнял за талию.

– Запросто, – она принялась загибать пальцы. – Ты прикинь, раньше чего было? Моцарт с Пушкиным, Диоген с Гамлетом, так? Король Лир и прочие аристократы. В карты и домино не играли, в вены и ноздри не ширялись. Собирались себе в залах с колоннами, слушали симфонии разные, поэтов со сцены. Ну, а народ горбатился в это время, пахал, сеял.

– Ну?

– Вот тебе и ну! Теперь-то видишь, как все обернулось? Королей нет, всех на фиг повывели, у каждого дома по двадцать каналов. Жрачки хватает, вместо симфоний – Алена Апина. А что? Девочка стильная – и все, главное, понятно. Тут тебе любовь, а тут опять же разлука, слезы-мимозы и прочее. А когда помню поставили раз в школе пластинку этого самого… Шестаковича, что ли? Так ведь скука! Чуть челюсти не вывихнули – так зевали. Или стихотворения опять же! Ты хоть одно знаешь наизусть? Я так нет. Потому как тоже скука. Если их не петь, конечно. А раньше-то их взахлеб читали, в театрах вместо Райкина с Арлазоровым слушали. Наверное, и билеты покупали, вот ведь смех! Сейчас-то, ясное дело, не купят. Вот и получается, что наша взяла. Те, кто пахал, они, может, и трудяги, но только ни симфоний, ни балета им даром не нужно.

– Так уж и не нужно?

– Точно тебе говорю! Включи-ка свой ящик! Много там тебе балета покажут? Или картин каких-нибудь из музея? И не увидишь никогда! Потому как паханы, что телевидением командуют, тоже из пахарей да купчишек… – Надюха фыркнула. – Да ты наших министров послушай! Дундуки – дундуками! Только-только от сохи отошли! Ударение ставят хуже моих подруг. Я и то, пожалуй, грамотнее говорю. Вот тебе и плоды победы. Скажешь, не так?

Нахмурившись, я припомнил, как совсем недавно слышал радиотрансляцию религиозных проповедей. То есть, поначалу я даже подумал, что это гонят какой-нибудь рэп-концерт, а потом с опозданием дошло, что это новый разжеванный донельзя вид проповеди. Гремела музыка, и дяденьки, перехватывая друг у дружки микрофоны, частили скороговоркой молитвенный текст и точно припев хором выкрикивали «алилуйю». Удивительно, но, кажется, Надюха была права. Масс-культура сглодала эстраду с литературой, добралась и до религии. В самом деле, зачем народу храм, если молиться на стадионах под ударник с пивком и попкорном куда веселее!

– Интересно, ты сама до этого додумалась или кто подсказал?

Она снова фыркнула.

– У меня что, своей головы нет?

– Да вроде есть, – я ухватил ее покрепче, усадил к себе на колени. – Даже погладить можно.

– Гляди, не оцарапай. Скальп у меня, понимаешь, нежный.

– Постараюсь.

Неожиданно в глазах Надюхи вспыхнули бенгальские огоньки. Она отстранилась.

– А хочешь, наверну тебе по кумполу? Вот этой самой бутылкой?

– Зачем?

– Ну как же! Все тебя боятся, а я нет.

– Девонька моя! – я рассмеялся. – Это опасно!

– Знаю. Только потому и интересно. Когда, значит, опасно. – Рывком поднявшись, Надюха схватила со стола бокал и, внимательно наблюдая за выражением моего лица, взмахнула рукой. Бокал полетел, но не в меня, а в стену.

– Ух, какие зрачки у тебя стали! – она передернула плечиками и, перегнувшись через подлокотник, крепко взяла меня за ухо. – Прямо как у змеи. Я думала, ужалишь. Ведь мог ужалить? Мог, признайся?