Но князь не умел долго хмуриться, его глаза тут же заблестели:

– А ежели сидят на конях, и того лучше! Значит, будем вместе ездить!

– Куда? – Блуд даже вздохнул украдкой, не было печали, вернулся князь из похода! Уж легче, когда он где-то мотается, тогда Блуд сам себе хозяин. Себе и Ярославу, этот воспитанник интересовал Блуда больше других, он не считал себя обязанным воспитывать всех княжичей. Да никто и не требовал. И все же Блуд решил, что пора намекнуть Владимиру, что и Всеволоду со Святополком нужны свои кормильцы, пора их не просто на коней сажать, а приучать к оружию и ратным заботам. А ему со всеми тремя не управиться.

– Ты чего хмурый? С Ярославом что не так?

– С княжичем все хорошо, только ведь и двум другим тоже кормильцы нужны.

– А… ты? – вытаращил на Блуда глаза Владимир.

– Да ведь не сладить мне со всеми-то!

– Хм, я и не помыслил о том. Прости.

Блуд радовался, теперь его заботой стал только Ярослав. А остальные?.. Мало ли сколько у Владимира еще сыновей будет? Вон, Мальфрида в тяжести ходит, разродится на днях сыном.

Рогнеда из ссылки вернулась, а вот Изяслав нет, он остался княжить сначала в Изяславле, а потом в Полоцке, называя себя по деду Рогволожичем и не признавая власти Киева. Потомки Изяслава Владимировича тоже не признают власти киевских князей, и эта вражда заберет многие жизни русских людей.

Маленького Ярослава не слишком интересовали родительские ссоры. Нет, он не забыл мать, Блуд часто рассказывал сыновьям о Рогнеде, но мальчишкам интересней походы отца. Хотя князь Владимир не очень жаловал старших сыновей и вечно находился в отлучке. О его походах на ятвягов, на радимичей, на вятичей Ярослав с братьями слушали с большей охотой, чем о далеком Изяславле. Хотя брату Изяславу завидовали – как же, сам князь, его именем правят в полоцкой земле!

Зато день, когда вернулась мать, Ярослав запомнил хорошо. Братья ездили с отцом смотреть дружину, которая уходила на границу со Степью. Когда вернулись, с крыльца к спешившимся мальчикам бросилась женщина. Обхватила обоих, прижала к себе, целуя их щеки, руки, волосы, горячо зашептала:

– Сыночки! Сыночки мои!

И тут на Ярослава дохнуло таким забытым детским, что он не задумываясь тоже прижался, обхватил ее голову руками, только потом сообразив, что это и есть мать. Всеволод последовал за братом, но все оглядывался на отца. Князь спешился, стоял, спокойно глядя на жену и сыновей, не возражал. Да и как было возражать, если мать ласкает сыновей. С той минуты Ярослав стал близок к Рогнеде, часто сидел у нее в ложнице, расспрашивал о брате Изяславе, оставшемся в полоцкой земле. Внутренне восхищался: надо же, уже самостоятельный князь! Сам правит! Позже понял, что это беда для Рогнеды, да и для отца – сын остался один в далеком Изяславле, пусть и под присмотром князя Туры.

И снова недолгой была спокойная жизнь. Князь Владимир вдруг задался вопросами веры. Сначала переделал старое капище, убрав оттуда прежних истуканов и поставив во главе Перуна. А потом и вовсе решил… креститься! Крещеной была его бабка княгиня Ольга, но та сама крестилась, а другим волю не навязывала. Князь Владимир же решил крестить всю семью.

Вряд ли так уж сразу вчерашняя язычница Рогнеда восприняла христианские заповеди, если и сам князь Владимир еще долго вел себя совсем не как добрый христианин. Но дело было сделано. Мы не знаем, где и как крестилась семья князя, но, скорее всего, это произошло за год до крещения всего Киева и в «узком кругу». Помня опыт бабки, князь не слишком старался кричать на всех площадях о смене веры.