Беседа быстро перетекла на нынешнее положение вещей. Избигнев стал расспрашивать о князе Ростиславе.

– Хандрит князь, – отвечал ему Нестор. – Всё в монахи идти хочет. Едва отговорили намедни.

– И что будет, если уйдёт он?

– Да что будет. Мстислава Изяславича в Киеве любят. Многие бояре – за него.

– А сыны Ростиславовы?

Нестор пожал плечами и ничего не ответил. Промолвил Пётр:

– Давид и Рюрик – жадны они до волостей. Роман – тот покладистей, спокойней норовом. Книжник, как твой Осмомысл. Но Мстислав Изяславич – стратилат. И прав на Киев у него больше. Ибо отец его сидел в Киеве раньше Ростислава.

– Да уж. – Нестор вздохнул.

Видно было, вспомнил боярин прежние времена, князя Изяслава Мстиславича. Вспомнил и Избигнев слова Петра у гроба Изяславова: «Последний великий князь был у нас».

После явилась к ним молодая хозяйка, вся блистающая узорочьем цветастых дорогих одежд. Выступала Ингреда, стойно[59] княгиня, говорила, чуть растягивая гласные:

– За стол прошу вас садиться, бояре. Сбитня, квасу, закусок разноличных прошу отведать.

Красива была Ингреда. Тонкий стан, белоснежная кожа лица, высокое чело, короткий, немножко вздёрнутый носик, уста алые, как ягодки рябины, – засмотрелись на неё братья. Пётр первый одёрнул себя, отворотил взор, потупил очи. Зарделся, яко девка, а ведь в свои сорок с лишком годков уже во второй раз был женат.

– Благодарим тебя, хозяюшка добрая, – поднявшись с лавки, слегка наклонил голову Нестор. – Рады мы за тебя и за Избигнева. Видим, что живёте вы друг с дружкою душа в душу. Тако бы и нам всем.

Он искоса глянул на брата. Пётр ни в первом браке, ни во втором счастья не обрёл. Первой супругой его была сестра тысяцкого Улеба. Красивая была девка, да гулевая, не сиделось ей в тереме у Бориславичей. Носила боярыня гордое имя Евпраксия, но за похождения её, всему Киеву известные, прозвали её Забавою. Во время одного из приходов в Киев Долгорукого сбежала она от Петра с красивым суздальским отроком[60]. После искали её, даже в Суздаль людей посылали. Ответил тамошний тысяцкий: померла, мол, Забава ваша во время мора вместе с полюбовником своим.

Погоревал Пётр, да делать нечего, оженился вдругорядь[61], на одной молодой вдове, Евдокии Путятичне. Да вновь неудачно, хоть и получил за женой немалое богатство. Новая жена оказалась крикливой и властной бабой, кулаки у ней были крепкие, такие, что и поколотить могла своего тихого, спокойного нравом супруга. Кроме того, на каждом празднике упивалась боярыня до положения риз, так, что стыдно за неё становилось перед людьми. Где то видано было, чтоб жёнка тако себя вела? Оставалось вздыхать да разводить руками. Прогнать бы её прочь, да не хотелось Петру терять доставшиеся ему от жены волости. В волостях тех навёл он порядок, сам поставил верных себе честных тиунов из своих холопов, наладил в короткий срок порушенное хозяйство. Его хвалили, а кроме того, известен был Пётр на весь стольный Киев своей учёностью. Был умелым уговорителем, мог и князя убедить в своей правоте. Князей в Киеве сменилось немало, а он, Пётр, оставался. Бояре киевские ценили его советы, простой люд уважал за то, что не бесчинствовал он в своих владениях, давал дышать простому человеку. А вот в семье у Петра лада не было. Приходилось ему тосковать горько да другим завидовать.

…Братья покинули Копырёв конец уже в вечерних сумерках. Ехали конные, шагом, не спешили.

– Добре друг наш Избигнев устроился, – сказал Нестор.

– Это так, – согласился старший брат.

Оглядевшись по сторонам, не подслушивает ли их кто, он хриплым голосом негромко добавил: