– Да хоть бы на воды съездила или в Париж.

– Па-а-ри-и-иж… – разочарованно протянула Светлана, будто речь шла о какой-нибудь захудалой деревушке. – Отчего туда ехать, коли все наперёд знаю? От мсьё Глико. Монмартр. Елисейские. Кафешантаны. Башня монструозная на гнутых ножках.

– Какая, какая? – удивилась Наталия Игнатовна.

– А такая, – огрызнулась Светлана. – Монструозная. Как чудовище из сказки. И вообще, маман, Франция – это несерьёзно. Шляпки, иголки, каблуки, – она презрительно фыркнула. – А Япония, маман, это… – она мечтательно сощурила глаза и добавила: – Япония – это страна самураев! – и тут же ещё пуще принималась вертеть рукой как рапирой.

– Тише, тише, несносная! – замахала руками Наталья Игнатовна. – Зеркало разобьёшь! В сад иди, что ли, упражняться. Всё пустое. Всё воображенье твоё.

– И совсем не воображенье, – вскинула голову Светлана. – Я знаю, что Япония – страна чудес.

В том, что Япония была страной чудес, Светлана не сомневалась. Про то читала книги, которые ей привёз всё тот же мсьё Глико, чтобы показать настоящие самурайские мечи на картинках – катана, вакидзаси. Синто. Но в книге Светлану заинтересовали не столько мечи, сколько рисунки воинов, их замысловатая амуниция и героические лица. Одни смотрели ей прямо в глаза, гордо и благородно, а другие были до ужаса страшны. Лица некоторых лишь едва показывались из-за решётчатых окошечек амигаса – конусообразных шляп из бамбука, а у иных практически не были видны, и потому воины походили не на людей, готовых к битве, а на жуткие мифические божества без лиц, которые внушали противнику панику ещё до начала боя.

Но даже не это больше всего поразило Светлану. Более, чем другим, она была поражена упоминанием о самурай-девицах, в боевых искусствах не уступающим мужчинам и сумевшим тем не менее сохранить женственность и некую хрупкость своего облика.

Особенно её поразила история Хангаку Годзен – искусной воительницы, отважно сражавшейся против могущественного сёгуна Минамото, столь же смелой, сколь и прекрасной, как лилия в саду. Поражённая стрелой и захваченная в плен красавица и тут умудрилась одержать сокрушительную победу. Асари Ёсито, помощник Минамото, был сражён отважностью и красотой девицы-воина и вместо казни предложил ей руку и сердце.

Это будоражило и странно кружило голову Светлане. Как не похожи были люди в книжках мсьё Глико на тех, что окружали и составляли её быт! На всех этих приказчиков, разбитных молодчиков, невежественных и бестолковых, помышляющих только о собственной наживе, и даже на образованных, но пустых претендентов на её руку и сердце, среди коих было двое – сын помещика Кожакаева Капитон из соседнего уезда и слушатель инженерных курсов Петя Самулейкин. Первый был неуклюж, глуп и по-деревенски расчётлив: каждый раз даря ей подарки – брошь или же коробку конфет, – всегда приговаривал про себя их цену, как бы невзначай, но так, чтоб и Светлана или Наталия Игнатовна ненароком услышали; а второй, хоть его фамилия и начиналась с того же слога, что и слово самурай, был трусоват, часто моргал и крестился во время грозы, как простая деревенская старуха, да к тому же не блистал привлекательной для молодого человека статью – был хил, бледен и часто надрывно подкашливал в надушенный платок, отчего Наталия Игнатовна, дождавшись, пока он уйдёт, говорила дочери со вздохом: «Mon cher ^>2, у него чахотка».

Вдоволь насмотревшись на Капитона и Петю во время их удручающих визитов, Светлана бежала в спальню, кидалась в отчаянии на кровать, нервно закусывала ленту от косы и находила утешение лишь в упоительном чтении, уносящим её далеко-далеко, за море. Там, за синими далями, мужчины были благородны и немногословны, а женщины – строги и величавы. Невозможно было представить их болтающими вздор за чаем с пирогом или часто крестящимися во время грозы. Не в силах оторвать глаз от портрета Хангаку Годзен, Светлана втайне сравнивала прекрасную дочь войны с собой. В десятый раз перечитывая историю замужества Хангаку, она то и дело срывалась с постели, подскакивала к зеркалу и, закрепив волосы на затылке сложенным веером, наподобие японской причёски, закутывалась в тяжёлую портьеру, пытаясь принять такую же величавую позу, как у той, что невозмутимо смотрела куда-то мимо неё с книжной страницы.