Касаясь теорий нихондзинрон и их роли в национальном самосознании японцев, следует остановиться еще на одном важном моменте. В послевоенные годы у японцев (как элиты, так и масс) в отношении к собственной истории, к национальным традициям, к идеям и событиям прошлого выработался двойной стандарт: один для «внутреннего употребления», другой для внешнего мира. В первом представлен весь спектр крайностей, второй склонен ограничиваться «золотой серединой». Среди японских авторов, переводимых на иностранные языки (особенно в самой Японии), лишь изредка попадаются выразители крайних, как ультранационалистических, так и «мазохистских» тенденций (в 1990-е годы последних стало явно больше), поскольку они нарушают представление о гармонии, если не о консенсусе в японском обществе, – а японская элита немало потрудилась над созданием таких представлений о своей стране в мире. Поэтому теории нихондзинрон, столь популярные в самой Японии до конца 1980-х годов, практически не получили распространения за границей, да японцы как будто и не стремились к этому Можно сказать, что они предпочитали гордиться собой у себя дома.

Многие теории нихондзинрон, несмотря на весь свой наукообразный характер, больше аппелировали к вере, а не к знанию и явно не выдерживали критики со стороны науки, а порой и просто здравого смысла. Типичным примером стала книга Цунода Тацуо «Мозг японцев»[25], утверждавшего, что из-за использования иероглифики мозг японцев (но соответственно и китайцев?) работает по-иному, более полноценно, чем у народов, пользующихся азбукой. Один автор даже выпустил книгу «Нос японцев»… Подобные экстравагантные теории вызывали некоторый интерес у широкого японского читателя, но вскоре были забыты. Более того, в начале нового тысячелетия появилась принципиально иная точка зрения: использование иероглифов вместо алфавита тормозит культурное и интеллектуальное развитие. В странах «алфавитной культуры», как называют их сами японцы, ребенок до 10 лет, а то и ранее, полностью осваивает чтение и в принципе способен прочитать любую книгу из родительского книжного шкафа. Еще в школьные годы он может ознакомиться со всей мировой литературной классикой; другое дело – много ли он в ней поймет. Японский же школьник только в старших классах школы, в 15–18 лет, овладевает минимумом иероглифов, необходимым для чтения Сервантеса, Достоевского или того же Мисима. С поправкой на традиционную популярность комиксов «манга», распространение интернета и компьютерных игр, а также массовый отход от чтения с поступлением на работу, это вообще делает сомнительным знакомство среднего японца с «серьезной» литературой, необходимое для полноценного духовного и интеллектуального развития личности. Интересно, что появление подобных теорий совпало с экономическими трудностями современной Японии, тогда как теории нихондзинрон были несомненно связаны с ее экономическими успехами.

Как показывают данные социологических опросов, в 1970-1980-е годы теории нихондзинрон повлияли на национальное самосознание японцев ничуть не меньше, чем массированное воздействие пропаганды кокутай в 1930-1940-е годы, хоть и в ином качестве. Это был приглаженный, «стыдливый» вариант прежней национальной идеи, впрочем не имевший ее агрессивно-мобилизующего потенциала. Теории пришлись по вкусу не только интеллектуальной элите, но также бизнесменам и работникам образования, прежде всего школьного. Осторожное, но настойчивое разъяснение уникальности японской цивилизации и культуры рассматривалось как важный и действенный фактор морального, гражданского воспитания – причем как политиками, так и педагогами, в том числе на уровне министерства просвещения. «Научные» аспекты