Как и у нас, у японцев не принято свистеть в помещении. Воров накликаешь. А на природе свист привлечет змей, что тоже к неприятностям. Особой оригинальностью не отличается и привычка плевать на новые ботинки, чтобы дольше носились. Вот только мы плюем на подошву, а они на носы. Да и со шнурками японцы особенно осторожны, ведь порвавшийся шнурок – вестник беды.

Если японец побывал на похоронах, то, придя домой, он промоет рот соляным раствором или посыплет себя солью, чтобы избежать скверны, связанной со смертью. А если встретит на улице катафалк, то сразу же спрячет большие пальцы в ладони. Большие пальцы на руках символизируют родителей, а убрав их в кулак, тем самым можно защитить близких от смерти. Ее также можно накликать, сфотографировавшись втроем, японцы делают это крайне редко и неохотно. Ведь по их поверьям человек, оказывающийся в центре такой фотографии, может вскоре умереть. С цветами в горшках тоже шутить не стоит. Ведь если подарить больному не срезанные цветы, а живые, то его болезнь только укоренится, словно фикус в земле, и он еще долго не пойдет на поправку.

Кстати, еще не принято дарить букеты из трех или четырех цветов. Число три при написании иероглифами также имеет значение «тело», таким образом, можно «ранить» человека, которому вы преподносите букет. Японцы вообще очень трепетно относятся к магии чисел. Особенно к числам четыре и девять. В больницах пропускают четвертый этаж, и палаты под номером четыре у них тоже не бывает. Иероглиф, обозначающий эту цифру, созвучен со словом «смерть». Та же проблема и с девяткой. Иероглиф «ку» читается как «страдание». Именно поэтому ни один японец не заведет себе машину с номером 0948. Мало того, что в нем есть цифры четыре и девять, так еще и его прочтение похоже на японское «reikyusha», что переводится как «катафалк».

А вот против битой посуды японцы ничего не имеют. Пусть будет в хозяйстве, главное, чтобы расческа для волос или гребешок сломанными не оказались. Опять же, к несчастью.

Особое место в культуре японцев занимают знаменитые городские легенды. Представляя собой некий городской фольклор, они прочно вошли в жизнь японцев, и теперь это уже сформированный отдельный культурный пласт. Сплетая в себя религиозные мотивы и урбанистику городских локаций, современный фольклор японцев хоть и обладает схожими чертами с привычными нам пионерскими страшилками, но имеет и свой неповторимый колорит, за счет которого умудряется щекотать нервы не только жителям островного государства.

Основная часть городских легенд Японии берет свое начало еще из литературного жанра кайдан, в основе которого чаще всего лежало противостояние человека злому духу онрё, как правило, с печальным для человека исходом. Урбанистическая же часть легенд складывалась под влиянием таких печально известных событий, как атака секты Аум Синрикё на метро. Причудливо сплетая в одно полотно мифы и реальность, японские городские легенды звучат невероятно пугающе и зачастую служат основой для различных фильмов ужасов. Помимо всем известных благодаря западным адаптациям «Звонка» и «Проклятия» городские легенды дали жизнь также таким фильмам, как «Женщина с разрезанным ртом», «Цок-цок» и знаменитой в узких кругах хоррор антологии «Подопытная свинка».

Известный всему миру благодаря анимэ и хоррорам японский кинематограф как явление формировался под бесспорным влиянием кабуки, от которого он взял характерную манеру игры актеров и некоторые другие особенности. Влияние театра сковывало, но и одновременно придавало свою отличительную черту, которую многие режиссеры научились оборачивать себе на пользу. Первые, немые, фильмы пришлись японцам, мастерам жестикуляции, как нельзя к месту, хотя разница европейского и японского менталитетов в плане восприятия и понимания жестов долгое время делала японское кино непонятным для зрителя Европы и Нового Света. По-настоящему японский кинематограф для европейцев открыл Акира Куросава с фильмом «Расёмон», который в начале пятидесятых годов получил главный приз Венецианского кинофестиваля, «Золотого льва», и показал, что японская самобытность, перекочевавшая из литературного первоисточника, может прекрасно сочетаться с законами кинематографа, а режиссерам Страны восходящего солнца есть чему научить своих западных коллег.