… Когда я вышла на остановке, он подошёл не сразу. Я подождала его, уже стало темно и заметно холоднее. Даже мороз ударил в этот вечер, ветер подул – резкий, самый настоящий зимний, необычный для этой зимы. А вот и он – маленький, волосы в хвост сложены, в шапке, весь в чёрном и с увесистыми наушниками.
Почему-то кажется, что он всё время куда-то ускользает, сливается с темнотой этого вечера, и где-то воют из-за внезапно нагрянувшего холода неведомые собаки или волки.
Глава пятая. Начало игры.
Мы забежали с ним в местный маркет, купили дешёвый ликёр и отправились к нему домой.
– Давно ты здесь-то? – спрашиваю.
– Ну, почти уже два года…
Рассказывает что-то про Питер, своего друга оттуда, а для меня звучит всё не так, иначе, и его голос будто пропадает, остаётся одно тело и губы, которые шевелятся, выдыхая пар в холодную темноту. Пришли. В коридоре зеркало, белые стены, полка с духами и косметикой.
– Это ко мне сестра родная иногда приезжает. Сейчас она у парня живёт, так что не обращай внимания, если увидишь какие-то женские штучки, – поспешно объясняет он, снимая боты.
[дальше красноватый электронный камин полутёмная комната он сидит покачиваясь из стороны в сторону в белом кресле я на разложенном диване мы пьём ликёр он рассказывает про себя из самары ранен в армии обещает потом нарисовать обнажённую меня в этом кресле спрашивает могу ли я заниматься сексом в месячные я отвечаю нет и он отставляет бутылку перелезает на диван и начинает дрочить его хуй слишком огромен мой воробушек от страха аж застыл от такого всё это минут десять не больше а потом он кончил и все его руки блестели от склизкой жижи как будто окунутые в прозрачный клей и мы встаём и немного крови на белом диване поспешно хватает перекись скорее всё закапывает и я иду в туалет он почему-то с какой-то странной боязнью спрашивает что я ищу а я просто охуела от всего этого]
… В кухне орхидеи на подоконнике, в раковине большая гора грязной посуды…
Мы опять возвращаемся в комнату, и тут он начинает рассказывать очень грустную, наводящую тоску и безысходность, историю в стиле своего стихотворения про маму…
А именно – про свой неизлечимый рак, предложенную врачами химиотерапию, от которой он пока отказался, бедную бабушку, своё тяжёлое положение и практически полное отсутствие какой-либо поддержки, потому что людям плевать на него, мать давно умерла, а с отцом он не общается.
Я думаю, что мне как-то опять не повезло, не стоило вообще и пробовать: наверно, раз уж не могу я в это вот во всё, так пусть я так и загнусь в морозном лесу без человеческого тепла.
Хотя что это я?
ведь там откуда ты только что уехала в эти ебеня у тебя есть он да холодный и равнодушный но всё-таки живой и вроде не собирается на тот свет [при условии его наличия] от рака и не рассказывает жалостливые истории ведь ты шестнадцать лет хотела этого почему тебе снова не так всё посмотри на этого брутальный металлюга но стишки про маму показывает белые коробки на тёмных полках видишь вот лекарства вот на них мне не хватает
[о нет я ненавижу ненавижу ненавижу тех кто жалуются]
Хотя, впрочем, ладно. Ну, так уж и быть, раз уж от рака минуснуться собирается, а на лекарства недостаточно на балансе, пускай позволит эту, скорее всего, последнюю роскошь – поныть.
Однако, внезапно, вместо дальнейшего нытья предлагает поиграть в одну интересную игру – обоюдоострый меч.
Мы сидим при красноватом свете камина, я на диване, он всё так же покачивается в белом кресле как будто заклинатель змей…
– И в чём фишка этой игры? – спрашиваю я.
– В том, что обоюдоострый меч тут символизирует доверие двух людей друг к другу. Два человека, которые доверяют, держат этот меч, приставив его лезвия к своей груди. И если один обманывает доверие другого, то второй игрок тоже вправе воспользоваться этим мечом…