– Да, кстати, тебя здесь какой-то бородатый дядька искал, с твоей зелёной тетрадкой в руке. Когда я попытался забрать эту тетрадку, он так цыкнул: «Не сметь, холоп, марать это своей рукой. Найди мне его, он мне очень нужен, я требую!» – и восторженно тряс твоей тетрадкой! – басил Макс вслед Искандеру, растопырив во весь коридор свою ручищу, на которой уже повисла медсестра.

Какое-то предчувствие надвигающегося события не покидало Искандера после той встречи. И сегодня утром этот белый, белый как никогда, снег, и свежие следы на нём, и перчатки, что лежали у него на карнизе. Удаляющаяся фигура в офицерском плаще, большой, рыжеволосый, неуклюже ступавший по сугробу человек растворялся в лазоревой дымке. Где-то там, за чугунным забором прозвенел, простучал фиолетовый трамвай. Человек, как показалось Искандеру, позвал его рукой и исчез между ясенями. С минуту ещё Искандер простоял в раздумье, вообще не понимая, что происходит. После некоторого сомнения решился-таки позвонить Максу. Знакомый всем позывной. Эта мелодия, сочиненная им, собственоручно и неплохо наигранная на гитаре, записана на мобильник.

– Слушаю, башкирская морда, – сонно прохрипел в телефоне Макс.

– Макс, послушай, только не бросай опять трубку, – взволнованно заговорил Искандер. – Поверь мне, фиолетовый трамвай есть, он существует, я только что видел его из окна. Он махнул мне рукой и уехал на этом трамвае.

– Кто тебе махнул и уехал на этот раз, Пушкин, что ли? – гоготнул Макс.

– Ну, какой-то мужик в чёрном офицерском плаще, – не сдавался Искандер.

– Надо вычислить этот трамвай. На этот раз как? – поинтересовался Макс. – Мы с тобой уже два раза пытались поймать этот транспорт, и что? Никаких фиолетовых трамваев в городе нет, все они бордово-красные.

– Знаешь, – успокоившись, продолжил Искандер. – В этот вечер было полнолуние. Стоя на остановке, от скуки начал цитировать на память стихи Пушкина. Мне вдруг показалось, что облака остановились и поплыла луна. Земля под ногами вдруг вздрогнула. Меня встряхнуло, закрутило, понесло. Еле удержался на ногах, схватившись за ствол рядом растущего ясеня. Слышишь?

– Ну, слышу. Я ещё этот ствол в тот раз после пива обмочил.

Не обращая внимания на очередную колкость, Искандер продолжал:

– В это время трамвай как-то бесшумно, словно вынырнул откуда-то, просто проявился весь в воздухе. Давай повторим, а? В последний раз, – умолял он Максима. – Бог любит троицу.

– О, как заговорил мусульманин, – хрипел Макс в трубку. – А твой Коран не признаёт Троицу.

– Макс, хорош там дуть пиво, я же слышу. Поверь мне, ты же меня уважаешь. – (Зная, что для Макса слово «уважаешь» всё равно, что «пожалуйста»). – Ну, уважаешь? Так давай завтра снова постоим вечерком, поколдуем, как раз полнолуние.

– Ладно, согласен, договорились, с.к.

«С.к.» на мобильном кодированном языке означало «конец связи», это Макс придумал. А на приколы, которые отвешивал Макс (по поводу обрезания, «башкирская морда» и т. п.), Искандер не обращал внимания, как и на приколы большинства его русских друзей. Это даже веселило, забавляло его, давая повод посостязаться в остроумии, быстро среагировать на негатив, такой вот психологический и языковый тренинг. Он даже был внутренне благодарен таким людям, научившись в конце концов, не срываясь на оскорбления, а по достоинству и без обиняков отвечать им тем же. И удивительно – они при этом почему-то обижались. Да и друга своего Макса он изучил хорошо. Его едкая натура просила, требовала «крови». Нанести сперва словесный «плевок», а затем ехидно наблюдать, как человек корчится от обиды, начинает тявкать и брызгать слюной. Таких он определял в «шавки». А с Искандером его номер с самого начала знакомства не проходил. Мало того, сам про себя узнавал много чего нового. Искандер от природы был прирождённый боец, и это придавало ему уравновешенность и добродушие.