– Ну а сейчас тебя уж никак не назовешь неудачником. Ты сейчас кто? „Новый русский“? Или „старый советский“?

– Выберем что-нибудь среднее, нейтральное. Пусть я буду неизменным москвичом. Устраивает такая формулировка?

– Мне в принципе все равно.

– Себя-то ты к какой прослойке общества причисляешь? – спросил в свою очередь Решетников.

– К обывательско-прозябающей, – ответил Веригин и тряхнул своей впечатляющей гривой. – Живу непонятно для чего. С тех пор как мать умерла, все вокруг стало каким-то отдаленным, запредельным… У меня такое впечатление, что я смотрю на все происходящее вокруг меня словно из иного мира, будто бы из четвертого измерения.

– У-у, браток, это симптоматично. Это психушкой попахивает.

– Нет, я серьезно, Валь, эта жизнь мне стала скучна. Я потерял к ней интерес.

– Ты, Максим, извини меня, что я не смог быть на похоронах твоей матери: меня в то время не было в городе.

– Да ладно, – махнул рукой Веригин. – С чего начнем? – Он указал пальцем на бутылки.

– А ты говорил, что потерял интерес к жизни! – усмехнулся Решетников. – Раз пить не бросил, значит, не все еще потеряно, Макс! Ты что предпочитаешь? Аперитив, джин, виски?

– Вообще-то водку, – признался Максим. – Не приучен к этой иностранной выпивке.

– Теперь я возьмусь за повышение твоей квалификации! – заверил одноклассника Валентин. – Пора приобщаться к цивилизации. Мы вошли в Совет Европы, а ты до сих пор не знаешь, что тебе больше нравится, – виски или джин.

– Плевал я на Европу с ее бурдой! Вот наша беленькая – это да!

– Прошу простить меня! Я не учел ваших вкусов! И все же осмелюсь предложить вам начать с „Дюбонне“.

– Это что же, кошкины слезки? – спросил Максим, уставившись в этикетку с изображением лежащей кошки.

– Ах, вот ты о чем? – догадался Валентин. – Нет, это не кошкины слезки. Вряд ли сюда, в эту посуду кот плакал. Просто хорошее французское вино. Сейчас сам в этом убедишься. – И Решетников разлил темно-красную жидкость в стаканы. – Ну, Макс, за встречу!

– За встречу, – поддержал тост приятеля Веригин, и старые друзья чокнулись.

– А компотик ничего, – оценил французский напиток Максим. – Я б такой каждый день потреблял перед обедом, для аппетита.

– А что тут у тебя из закуси? – Веригин выудил из кучи заморской снеди оригинально упакованный деликатес. – Что за покойник в этом гробике?

– Паштет, – коротко ответил Решетников.

– Так, так. Останки живности, которая когда-то крякала, хрюкала или блеяла. Куда смотрят гринписовцы? Тут фауну истребляют и брикетируют, а они как воды в рот набрали!

– Оставь, Макс! Не мудрствуй лукаво и намазывай паштет себе на хлеб. А я крабовый рулет порежу. Здесь только птица и дары моря. От животного мяса я пока воздерживаюсь и тебе не рекомендую его употреблять.

– А почему? – искренне удивился Максим.

– Ты что, телевизор не смотришь?

– Смотрю, но там мало что видно.

– Но звук-то у него есть?

– Есть, – кивнул Веригин.

– Значит, тогда ты должен был хотя бы слышать, что в Англии в мясе коров обнаружили какую-то гадость. Поешь – и готово разжижение мозгов.

– Ну, нам, русским, не грозит! – отмахнулся Максим. – В нашей стране давно разжижение мозгов и причиной тому вовсе не буренки!

– Да, дружище, с такой философией безразличия к самому себе, и в первую очередь к своему здоровью, ты долго не протянешь! У тебя крыша точно поедет! – И Решетников показал, каким образом едет с головы „крыша“.

– У меня она не сползет! – усмехнулся Максим. – По очень простой причине: ее просто нет! Я не бизнесмен и в услугах кровельщиков не нуждаюсь! А вот ты в ней, видимо, заинтересован, если сам не являешься таковой!