Нужное мне здание – глухое, с темными окнами и неприглядной обшарпанной дверью. Снаружи никто не догадается, что его ожидает внутри. Но я здесь не впервые, и потому роскошное убранство холла не впечатлило. Легкий полумрак, натуральные свечи и розовые лепестки, плавающие в круглых чашах с водой. Мягкие ковры пустынников, что глушат любые звуки и услаждают взор. И, конечно, девушки и юноши. Молодые, некоторые даже слишком молодые, но с одинаково порочными взглядами на красивых лицах.

Я не стал снимать маску – обычная предосторожность в таких местах.

Старшая хинда склонилась, мазнув по ковру ладонью, и выпрямилась с улыбкой. В глаза не смотрит, конечно – рассматривает застежку на моей куртке, но улыбается старательно. Я же рассматриваю поверх ее головы полуобнаженные тела.

– Кого изволит выбрать господин? – Голос хинды нежен и услужлив, ладони открыты. Тела выгибаются, принимая соблазнительные позы, губы открываются в призыве, напрягаются животы в попытке изобразить сладострастие. Ничтожные уловки, способные обмануть лишь глупца или того, кто хочет обмануться. Я не хочу, я точно знаю, зачем я здесь. Смотрю почти равнодушно, задерживаюсь взглядом на тонком юноше, белокуром и вызывающе красивом. Он замечает мой взгляд и призывно облизывает губы. Я же просто смотрю, прислушиваюсь к себе, пытаясь понять, чего хочет моя тьма. И уже почти соглашаюсь на парня, когда замечаю темные волосы и бледное лицо. Сердце срывается в галоп, а в горле сразу пересыхает, так что я судорожно дергаю горлом, пытаясь глотнуть хоть немного исчезающего воздуха.

– Она, – хрипло выдавливаю я и, резко развернувшись, иду наверх, туда, где расположены личные комнаты. Жадно пью из хрустального стакана, прислушиваясь к шагам за спиной, и лишь потом оборачиваюсь.

Темные волосы, тонкие черты лица, холодные, как бывают лишь у истинных зимних, которых почти не осталась. После многочисленных смешанных браков такая внешность —редкость. Глаза цвета стужи, глубокие и морозные, колючие и обжигающие. Я люблю такие глаза… Она еще не успевает произнести традиционное приветствие, а я уже сминаю ей губы пальцами, заставляя молчать и открыть рот. Я не хочу слышать голос, ведь он наверняка разочарует меня, разобьет хрупкую иллюзию узнавания. А я хочу еще хоть немного подышать ее стужей, почувствовать иней ее губ, посмотреть в морозную темноту глаз. Трогаю ее влажный язык, провожу пальцем по зубам. Девушка не двигается, ей не привыкать к странностям клиентов, но думать об этом я не хочу. Если немного напрячься, то можно представить, что я первый, самый первый у этой зимней девы, слишком юной и слишком порочной.

Ее кожа белая как снег, и мне это нравится. Медленно стягиваю с нее шелк, что лишь подчеркивал ее прелести, ничего не скрывая. Обнажаю плечи, потом грудь, узкую талию и живот. Бедра. Черная ткань, расшитая розами и бабочками, падает к ее ногам, и под ним на девушке ничего нет. Я захожу ей за спину, снимаю ленты с темных волос. Трогаю их, глажу, пропускаю между пальцев снова и снова. Хинда чуть дрожит: я не нравлюсь ей, чувствую нутром ее учащающееся сердцебиение. Мои размеренные движения пугают девушку, но она стоит молча и не задает вопросов. Лишь вскрикивает, когда я резко дергаю ее за волосы, заставляя хинду упасть мне на грудь. Второй рукой прижимаю, не давая отстраниться.

– Я хочу, чтобы ты молчала, – приказываю я. – Не произнесла ни звука, что бы я ни делал. Поняла меня?

Она кивает. Понятливая. Непонятливые в таких местах не выживают.

– Отойди к стене и обопрись руками.

Она исполняет, а я отхожу к двери. Запираю. Прикрепляю сигнальный маячок и ловушку, проверяю ставни на окнах, вешаю тревожную петлю. В таких местах нужна осмотрительность… Смотрю на ее склоненную голову, на темные волосы. На тень позвоночника и выступающие косточки. Она перебирает ногами, но не выпрямляется, как я и велел. Я расстегиваю куртку и молнию на джинсах. Останавливаюсь за ее спиной, провожу пальцем по позвонкам снизу вверх, до самой шеи. Потом вниз до мягких ягодиц и снова верх.