Вскоре все двинулись домой. Роман продолжал держаться подальше от женщин, он ехал впереди своего маленького отряда, рядом с неразлучным денщиком Мареком. Тот ему что-то говорил. Роман, улыбаясь, кивал. Не доезжая полутора верст до хозяйства Раевских, они увидели всадника, мчащегося во весь опор. Подъехав к воротам поместья, всадник скрылся во дворе.

– Кто это может быть, Марек? По-моему, это военный. Я хорошо видел.

– Да, я тоже видел, что военный.

– Давай поедем скорее. Наверно, на границе что-то случилось.

Всадник, весь в дорожной пыли, уже сидел во дворе хозяйства и вытирал грязным носовым платком пот со лба и шеи. Конюх водил взмыленного, тяжело дышащего коня. Роман быстро подъехал и узнал всадника.

– Бродницкий, что случилось, почему ты так гнал коня? Сиди, я вижу, что ты еле живой.

– Пан капитан, разрешите доложить!

– Вольно! Тебе говорят, докладывай сидя.

– Пан капитан, у нас беда. Немцы угнали больше ста голов скота из села Броды.

– Как так? Напали на село и угнали? А кто они, военные или штатские? Говори, как это было, не спеши.

– Вы знаете, пан капитан, напротив села Броды есть островок.

– Да, знаю, там отличный сенокос.

– Да, я сам там не раз косил траву. И вот после косовицы трава подросла, стала по колено. Немцы, не знаю, что подумали, но позавчера пригнали туда свой скот. Пастухи из Брод увидели и выгнали их скот, а туда пригнали свой. Завязалась драка. Немцев было больше, они наших пастухов избили и весь наш скот угнали к себе. Наш начальник к ним поехал и велел скот отдать, но они сказали, что скот отдадут, только когда начальник подпишет бумагу, что остров их, а не наш. Тогда начальник велел мне вас догонять и сказал: “Без капитана Зарецкого не возвращайся. А по дороге собирай солдат, которых я отпустил на отдых. Сам можешь отдохнуть пару дней и возвращайся”. Но я с вами тоже поеду.

– И не думай, коня загонишь, сам свалишься. На тебе лица нет. Тебя хозяева накормят, напоят, помоют. Отдохнешь и приедешь.

Уже через полчаса двор опустел и стало тихо-тихо, будто никого и не было. А до этого, во время лихорадочной спешки и беготни, Янина одиноко стояла возле дома и издали наблюдала, как собираются в дорогу солдаты. Ей вдруг до боли стало жалко, что уезжают эти люди. Они привнесли в этот дом оживление, разнообразие, а без них сразу станет как-то тоскливо. Все развлечения у девушек это снова вышивка, рукоделие, езда на лошадях и фортепиано. Но музыка тоже быстро наскучит, особенно, если ее никто не слушает.

И вот, наконец, подойдя к Янине и глядя ей в глаза, Роман тихо сказал:

– Прощайте, панна Янина, милая моему сердцу. Вот этот цветок, что твоя рука мне подарила, буду хранить всегда и постараюсь с ним лечь в могилу. И тепло твоей руки на сердце буду чувствовать всегда. Скажи мне хоть одно теплое слово на прощание, – Янина молчала, – Не можешь? Ну, что ж, так и быть. Прости за просьбу.

Роман круто развернулся, вскочил на коня, и возглавляемый им отряд уехал. Все вышли за ворота проводить гостей-пограничников. Только Янины не было среди провожатых. Она вошла в свою комнату и расплакалась. В сущности, Романа она полюбила, но боялась дать ему это понять. Она не могла примириться с его женолюбием. Ей стало обидно, что в ту памятную ночь, когда подарил ей незабудки, он гулял с другой девушкой. А гордость не позволила ей с кем-то поделиться, посоветоваться. Вот за эту-то гордость Янина и была так жестоко наказана.

Вбежала Зося.

– Ты что тут делаешь, Яня? Почему наших мальчиков не провожала? Густав пару раз меня спрашивал, куда ты подевалась. Ты с ним попрощалась, или нет?