– Ты зачем к Шаху полезла, Яна! – не унимается девчонка.

Этот вопрос Машка задаёт уже в сотый раз, да только, как описать в двух словах едва знакомому человеку историю своей жизни, не приложу ума.

– И главное, нашла же к кому приставать! – обеспокоенный взмах руками и снова: – Ну зачем, Ян?

– Мы были знакомы. Давно. Он меня просто не узнал.

Вот и история, а я волновалась! Девять слов и вся моя жизнь как на ладони. Но на большее я сейчас просто не готова.

Чувствую, Маша не верит. Видит по моей реакции, что всё гораздо сложнее. А ещё замечает, как блестят мои глаза от застилающих обзор слёз, как дрожит подбородок, а зубы исступлённо впиваются в тонкую кожу вокруг губ, и тактично отступает. Даёт мне время прийти в себя и больше ни о чём не спрашивает.

Зато спрашивает Мухомор. Долго и нудно, докапываясь к каждому моему слову, чувствуя, что не учила, да что там, даже не открывала конспекты. Вот только старичку невдомёк: перед тем, как выиграть гранд на обучение в этом вузе, я больше года была прикована к больничной койке, где единственным спасением от одиночества и боли для меня стало чтение профильной литературы.

– Круто! – тыкает в спину карандашом Фомина, когда Мухомор переводит своё дотошное внимание на новую жертву, предварительно поставив мне твёрдое "отлично" в журнал. – Зюзя слюной изошёл от зависти!

Кончиком простого карандаша девчонка указывает в сторону окна, возле которого набычившись сидит Митя Зюзев и недоверчиво косит на меня.

– Эх, смотри, Янка, от ненависти до любви один шаг, – хихикает Катя, намекая на рыжего парня, но заметив в моих глазах полное безразличие к происходящему вокруг, оговаривается:

– Да ладно, не принимай близко к сердцу. Я пошутила. Зюзев у нас однолюб, – вздыхает Катя с толикой лёгкой грусти во взгляде. – Одного он не понимает: скорее Мухомор поставит всей группе экзамен автоматом, чем Бельская соизволит снизойти до чувств этого рыжего бедолаги.

Остаток семинара проходит как в тумане: студенты дискутируют с Муховым, Машка деликатно молчит, изредка посматривая на меня из-под мягких ресниц, а я мучительно прокручиваю в голове слова Яна и никак не могу поверить, что его сердце превратилось в камень всего за несколько лет.

– Маш, а Маш, – не успевает Мухомор покинуть со звонком аудиторию, как возле нашей парты вырастает фигура Егора Мишина, невысокого, коренастого одногруппника, что обычно тусуется на задних рядах. – Про обещание своё помнишь?

Зайцева притворяется, что не замечает парня и с важным видом продолжает запихивать тетради в рюкзак. Егор же, опершись ладонями о парту, не сводит с неё глаз и ласково улыбается. Не заметить его симпатии к Маше не сможет разве что слепой.

– Мишин, отвали, не до тебя! – отмахивается девушка и моментально краснеет, скрывая за стеной показного равнодушия робкую застенчивость.

– А до кого? – Мишин усаживается на парту, скрестив на груди руки.

– Вон, у Янки проблемы, – Зайцева не находит ничего лучше, чем прикрыться моим зарёванным лицом.

Егор смотрит на меня, потом на Машку, потом снова на меня, и, поджав губы, безапелляционно и громко заявляет:

– А давай при свидетелях, Маш! Если решу проблему новенькой, ты перестаёшь искать отмазки и в этот же вечер идёшь со мной на свидание.

Зайцева ещё пуще краснеет, теперь уже от пристального внимания одногруппников, которые тут же начинают толпиться возле нас.

– Зайцева, ты попала! – хохочет одутловатый очкарик с гнездом на голове и видом зазнайки.

– Да-да, теперь не отвертишься! – вторит ему наша староста.

– Егор, ты бы сначала узнал, что за проблема! А то мало ли…, – ехидно подзуживает Зюзев.