— Не ворчи, Яник, я уже всё решила. Вот смотри! — переворачиваю тетрадный лист, где аккуратный чертёж подкреплён решением и развёрнутым ответом.

Ян хмурится, забавно морща нос: эта тема даётся ему с трудом, в отличие от меня.

— Всё равно, не отвлекайся! Следующий урок истории, у тебя доклад, забыла? Повтори пока.

— Точно! — поднимаю указательный палец вверх и чмокаю парня в щеку, убедившись, что учитель геометрии кропотливо проверяет тетради и совершенно не смотрит на нас.

— Даяна! — осекает Ян, а сам расплывается в довольной улыбке.

— Чёрт, Яник! Доклад! Я оставила его дома!

— Дурында, — ворчит Шахов. — Значит, завтра сдашь.

— Какой завтра! Ты что! — внутри разрастается паника. — А то ты не знаешь Кузьмину, оценку снизит и точка.

— Талеева, Шахов! — голос математика так некстати вмешивается в наш разговор. — Все сделали, раз болтаете? Ну давай, Ян, тогда к доске!

— Виталий Олегович, это я виновата, простите, — вскакиваю с места, замечая, что в тетради Шахова вместо верного решения — бессмысленный набор чисел. — Отвлекаю Яна, мешаю… А всё потому, что живот сильно болит. Можно я до медиков добегу?

— Талеева, до конца урока десять минут, потерпи!

Но этого времени мне как раз хватит, чтобы сбегать до дома и вернуться к истории.

— Вот и Ян о том же, Виталий Олегович. А мне плохо. Очень! — откровенно вру, стараясь не замечать, как Ян дёргает меня за край блузки и шепчет «не вздумай».

— Хорошо, только туда и обратно! Поняла? — учитель вздыхает и вновь обращается к тетрадям.

— Да, — срываюсь с места. Знаю, что Яник обязательно заберёт все мои вещи сам.

Наспех накинутая куртка. Шапка в кармане. Шлёпая по проталинам и перепрыгивая через ручейки, несусь домой. Лифт ждать слишком долго, поэтому бегу так. Лишь у дверей вспоминаю, что ключи от квартиры остались в рюкзаке в классе. Настойчиво жму на звонок в надежде на чудо, но папа сегодня на смене, а мама до вечера у своей сестры. Тогда бегу к Шаховым. Вероника Львовна, мама Яна не работает, а запасной ключ на всякий случай висит в прихожей. Вот только дверь в их квартиру по привычке приоткрыта. А Вероника Львовна не одна.

— Моё представление об идеальном отце и нашей крепкой семье разбилось в одночасье. Помню, его крики в попытках всё объяснить, её слёзы и просьбы молчать, а ещё свою нескончаемую дрожь и первую двойку по истории.

— Ты рассказала всем? Да? — Машка смотрит на меня с нескрываемой жалостью.

— Нет, — мотаю головой. — Только Яну.

— А он?

— Сказал, что давно знал об этом, и посоветовал сделать вид, что ничего не произошло.

— А ты?

— Я не смогла, Маш. Сидеть с отцом за одним столом за завтраком, видеть маму, ничего не подозревающую… Это невыносимо было, понимаешь? Я срывалась каждый вечер… А в тот проклятый день, когда очередным воскресным утром, изображая идеальную семью, мы ехали за город, я задала вопрос отцу в лоб, вот только вместо ответа мы улетели в кювет.

Зайцева звучно прикрывает рот ладонями и, выпучив глаза, смотрит на меня с ужасом.

— Родители погибли на месте, я очнулась в стенах больницы с кучей переломов.

— Господи! — она ошарашена. — А Ян?

— С тех пор я его не видела, — тереблю в руках авторучку, отмечая, что аудитория начинает заполняться студентами. — Потом уже говорили, что, узнав об аварии, Вероника Львовна чуть с ума не сошла. Уверена, тогда и вскрылась вся правда. Родители Яна развелись, а сам Шахов уехал с отцом.

— Он что даже не навестил тебя?

— Не знаю. Несколько дней я была без сознания. Да и затем ко мне никого не пускали: моё, и без того тяжёлое, состояние усугубилось смертью родителей. А потом Яна и самого уже не было в городе.