– Как же… – протянула я с горечью. – Он о смерти только и говорит. А так он добрый, – добавила я. – Помните, он еще до болезни всех животных бездомных домой нес, сам лечил, кормил, выхаживал… Мы вместе скворечники по весне мастерили…
– А ты, красавица, попробуй этим и занять его сейчас. Хоть кошку, хоть собаку принеси ему. Авось, и отвлечется от тяжелых дум. Сердце свое раскроет. Через любовь возможно исцеление, к человеку ли, к животному. А боль, она эгоистом человека делает.
Она была мудрой, эта старая бабка Аксинья. Не имея никакого образования, она прекрасно лечила и была тонким психологом, умела вселять надежду в людей. Она же могла и убить словом. Дед Кузьма рассказывал, что, поссорившись однажды со своей соседкой, бабка Аксинья в сердцах выкрикнула: «Да чтоб куры твои все повымерли!». В течение месяца у соседки пали не только куры, но и несколько овец и корова, а сама женщина слегла в больницу с инфарктом. Бабка Аксинья объясняла односельчанам: «Слово-то мое крепко. И не хочу, да ранит. Разве ж я замышляла столько зла? Я припугнуть ее хотела. Чтоб ведьмой меня не кликала. Я ведь знаю, она с могил землю носит, к моим воротам подсыпает. Хочет меня со свету сжить. А я все равно плохого ей не желаю. Не таковская я».
Что-то пошептав, бабка Аксинья разложила аккуратно карты и снова посмотрела мне в лицо с жалостью.
– На него я загадала, – объясняла она. – И смотри, что выходит. Мысли его – все о тебе. И сердце свое к твоим ногам ложит. Любит, значит. А вот, гляди, червовая дама какая-то к нему с путью, с разговором, сердечно. А он ее в ногах топчет. Есть кто на примете?
Я только плечами пожала. Какая такая дама?
– А вот, смотри, страшные карты – девятка пиковая с бубновой шестеркой. Болезнь или даже смерть. И шестерка пик – дорожка дальняя. Не пускай его никуда, не давай ему ни шагу сделать. Потому как в дороге с ним худое и может случиться.
– Хорошо, бабушка. Только дорога-то у него, если и бывает, то не дальняя. Так, погуляю с ним в саду или возле дома – и обратно.
– Мое дело – предупредить, девонька.
Вернувшись домой, я записала в блокнотик бабкины предсказания, записала и забыла. Не верила я, откровенно говоря, в «червовую даму», посягающую на любовь Теменя.
Я часто захаживала к ней в гости. В маленьком домике бабки Аксиньи, где постоянно пахло пирогами и засушенными травами, связками висевшими под кухонным потолком, где всегда было чисто и светло, я отдыхала душою… «Ведьма» – а на деле одинокая, добрая, мудрая женщина – поила меня чаем с шиповником и рассказывала о своем житье-бытье. Мало-помалу она стала делиться со мной секретами. «Девка ты умная, в жизни не пропадешь, да и сердце у тебя золотое, – призналась она как-то. – А я стара уже, вот помру скоро, и все, что я знаю и умею, пропадет зря. Давай я тебя кой-чему научу. Только будь осторожна. Не забывай, что, получив новое знание, что-то другое можешь потерять. Во все времена знахари и колдуньи были одинокими. Все зараз человеку не дается…». Она многому меня научила – читать карты, заговаривать некоторые болезни, рассказала, как всегда быть любимой и желанной для мужчины…
Со временем даже огромный черный кот бабки Аксиньи стал относиться ко мне более ласково, чем прежде, – он уже не смотрел на меня со злым прищуром, не дергал нервно хвостом в ответ на мои «кс-кс», а садился у ног и иногда, видимо в минуты особого расположения, даже вспрыгивал на колени и тихо всхрапывал во сне, как человек.
…Я была в городе, когда умерла бабка Аксинья. Весть о ее кончине заставила меня все бросить и вновь приехать в Ямово. На похоронах были лишь несколько односельчан – семья Теменя, отец Андрей да какие-то неразговорчивые старушки. Помню, на поминках я, глядя в суровые лица собравшихся, пыталась рассказать, как добра была эта женщина, как незаслуженно считали ее ведьмой, как много она сделала для меня и для моего Теменя… и расплакалась навзрыд.