Человек за дверью ни на один её вопрос толком не ответил, Люся не смогла определить – мархинский он или нет, а потому была почти уверена, что это зэк.

Люся лихорадочно стала соображать, чем она может дополнительно блокировать дверь, ничего не придумав – взяла стул и просунула ножку в дверную ручку. Человек продолжал стучать, но как-то все тише и тише и вскоре стук прекратился.

Люся легла в кровать, но уснуть не могла, её мучили сомнения: «А если он уснул в сенях? Замёрзнет…». Преодолев страх Люся вылезла из кровати. Стрелки на часах приближались к полночи. Люся решила, не дожидаясь Виктора, посмотреть – куда делся пришлый гость. Открыла дверь в сени. Тишина. Никого. Люся заглянула в подсобку, пристроенную в сенях, и увидела молодого парня. Глаза закрыты, веки покрыты инеем, схваченное морозом неживое лицо, бесцветный крепко сжатый рот. «Замёрз», – Люся, не думая более зэк или не зэк, потащила его волоком в комнату. Затащив, оставила на полу, взяла бутылку со спиртом, чтобы растереть парня, стащила с него верхнюю одежду. В сенях послышался узнаваемый шум – «Ну наконец-то, Виктор пришёл».

Они вдвоем раздели незнакомца и растерли его спиртом. Хлестнули пару раз по щекам, приводя того в чувство. Верещагиным удалось спасти парня. Им оказался житель Малой Мархи, перебрав, но, как ему показалось не добрав, он пошёл в Среднюю Марху в гости и заблудился, стал замерзать в лёгкой куртке, стучался во все двери, но никто ночью ему не открыл.

«Какой ужас, поутру был бы труп…», – думала Люся про себя, отпаивая чаем незваного гостя.

В первую мархинскую весну Люся подняла целину – вскопала огород за домом, маленький такой – метр в ширину и два в длину. Тяжело было, но рук не сложила. Мечтала быть агрономом, а стала врачом по нелепой случайности. Приехала в Ленинград поступать, искала Сельхозакадемию и не нашла, не знала, что та располагалась в городе Пушкине. Решающим фактором поступления Люси в Санитарно-гигиенический медицинский институт стала маленькая приписка на объявлении о наборе студентов – «Иногородним предоставляется общежитие».

Посадила Люся петрушку, укроп, морковку, зеленый горох. Офицерские жены пальцами тыкали, смеялись. Работать в Мархе было негде, поэтому они слонялись из угла в угол, сплетни собирали, флиртовали со скуки.

На удивление урожай взошёл – смеяться перестали. Придет Люся с работы, а местная детвора уже ждет её; давала каждому по горсточке зеленого гороха, в другой раз – морковки, что поспеет, тем и угощала. Не было случая, чтоб урожай обнесли.

Осень подкатила. Выдали паёк – мешок капусты. Привезли бочки. Люся купила пять килограмм соли, нашинковала капусту, пересыпала солью – не пожалела, и стала ждать когда забродит. День не бродит, два не бродит, неделю – ничего не происходит… влила в бочку ведро воды. Снова ждёт … Дождалась пока вонь из бочки на весь двор не пошла. «Пятью килограммами можно ж было тонну капусты засолить, а не то, что мешок», – посмеялся сосед, но следующей осенью научил Люсю солить капусту. Больше проколов у неё не было.

Пролетел год со дня приезда в Марху. Глаз попривык, притёрся к Мархинской серости, стали проявляться цвета и даже оттенки. Жизнь уже не казалась безнадёжно унылой, как в первые дни приезда. Повседневные трудности якутского быта больше не пугали. Впереди Люсю ждали новые впечатления, открытия, радости и огорчения.

История эта известна всей Мархе, народ приписывал ей то, чего и не было, я же перескажу её коротко и без прикрас.

Дуся, коренная Мархинская, рано осталась без матери, воспитывалась родной тётей Марусей – поваром в детском саду. Маруся была хорошая женщина, но не без изъяна, несколько раз в году с ней случались запои, и тогда детский сад оставался без повара. Люся устроила своего Юрку в детсад, когда у Маруси случился запой.