Смотритель вышел и прикрыл полог. Наступила темнота. Она уснула, успокоившись.

Сколько времени она спала, она не запомнила. Проснувшись, посмотрела на старенькие ходики на стене и увидела: часы показывали шестнадцать часов пятнадцать минут. Она поднялась с топчана и отодвинула полог. Хозяина сторожки нигде не было видно. Она посмотрела в засиженное мухами зеркало на стене и увидела измученную женщину бальзаковского возраста с ярко выраженными морщинами на слегка загорелом лице.

«Доигралась, романтичная Мессалина, испытала судьбу в погоне за свободой и неожиданного бегства от домашнего насилия, – с иронией подумала она. – Спасибо Господу Богу, что цела и документы с деньгами оставила на съёмной квартире. Всё обошлось малыми потерями. Идти в полицию себе дороже. Какая сейчас полиция? Тебя же обвинят, опозорят и деньги сдерут, чтоб огласки не было. Кому нужно чужое горе? Повиснет нераскрытое преступление. Кому нужен висяк? Кому нужны беды незнакомого человека в чужом городе?»

В горле всё пересохло. Она подошла к кулеру и выпила стакан воды. Чуть-чуть стало легче. Она выглянула на улицу. На пляже было много отдыхающих, хотя бархатный сезон близился к концу. Она вспомнила, что на ней не было трусиков, но в сумке был купальник. Так захотелось искупаться и смыть с себя все следы похотливых кавказских джигитов во вчерашней оргии. Она как-то брезгливо передёрнулась телом. В её прошлой жизни никогда не было секса с представителями этих наций. Нет, она не была расисткой. Она всё-таки воспитывалась при советской власти, где все были равны. «Равнее» всех, конечно, были детки начальников, особенно из торговли, которые возомнили, что они – богема, что им всё дозволено, богохульствовали до беспредела, дискредитировали советский строй и его период развитого социализма. Те и наркотики уже принимали, и деградировали по своей программе.

Да, она всегда не любила это азиатское льстивое притворство. Льстивые речи, а за ними – похабные улыбки, похожие на звериный оскал, унижения. Особенно эти слова: «Ты, женщина, помолчи! Ты кто такая? Ты в углу должна сидеть и молчать, пока тебе мужчина не позволит говорить». Такое отношение к женщинам ещё в институте вызывало у неё отвращение к ним, которое она так и не переборола в своей жизни. Она контактировала, дружила, но обет свой не нарушила: к телу так никого и не допустила. И вот теперь в дурном свете произошло то, чего она боялась больше всего. Теперь хотелось отмыться и постараться забыть этот кошмарный вечер.

Она взяла сумку, вытащила купальник, сложила вещи на стул у топчана и вышла на пляж. Подошла к воде. Температура воды была приемлемой для купания. Она зашла по грудь в воду и начала руками смывать с себя невидимые следы ночного кошмара. Потом поплыла в открытое море, остановилась у буйка и возвратилась назад. Минут через десять она вышла из воды, подставив себя под обволакивающий лёгкий морской бриз и солнце, всё ещё ласкающее тело своими лучами, остывающими, но ещё не утратившими способность обогревать природу и человека. Ей стало несколько свежо и лучше, очень хотелось есть. Она медленно вернулась к сторожке. На пороге сидел, видимо, поджидая её, спаситель Пират. Он приподнялся, поприветствовал и пропустил в сторожку со словами:

– Чай согрелся. Может, попьём чаю? Если не возражаете.

– Конечно, конечно, попьём, – согласилась она, слегка смутившись.

Незнакомка прошла внутрь сторожки, набросила своё лёгкое летнее платье и вышла из-за полога.

– Уж коль скоро нас свела судьба, надо нам и познакомиться. Меня зовут Аркадий Петрович. А вас? – прозвучало риторично, как у покойного Романа Карцева.