Оттого никто не совался за ворота по темноте. А уж в чащобу, туда, куда направлялся молодец, и днём не рисковали, коли нужда не заставит.

Нужда… Что ж, она и гнала Рьяна вперёд. Да такая нужда, что лучше уж пусть старуха посадит его в печь да запечёт, как стращал усмарь. Пусть ему! Дурень необразованный. Небось больше враку рассказывал, чем правду.

- Ишь! Сожрёт! Придумал, тоже! Подавится, - бормотал Рьян.

Люди вообще сочинять горазды – знай слушай. Рьян и не стал бы, кабы сам не видел такое, от чего у иного вовсе язык бы отнялся. Так что догнивающий труп леса с растопыренными в небо чёрными перстами деревьев не пугал его. Ну или, сказать по правде, пугал меньше, чем стоило бы.

Рьян и не вскрикнул, когда аккурат перед ним выкатилось нечто. Не то заяц, не то лис – поди разберись по темноте. Метнулось вправо-влево, пискнуло, ровно хвост прищемило, и скрылось с другой стороны тропки. Рьян смежил веки и замедлил дыхание. Глядеть вслед твари и уж подавно разворачиваться и бежать к людям он не станет. Хоть и родным отцом готов был поклясться, что вместо морды у гадины было человеческое лицо. Да и тем лучше, что человеческое. Перебеги дорогу заяц, можно было бы сказать, что недобрая примета, а так… Да и не дорогу он вовсе перебегал. Название одно. Небось тропа волчья, да и только. Стало быть, можно дальше идти. Рьян лишь пожалел, что флягу с собой не взял – в горле пересохло маленько. Открыл глаза, провернулся трижды вокруг себя, чтобы духов лесных запутать, и двинулся дальше.

Ох, путник, не тревожил бы ты дремлющую темноту! Не волновал бы пичуг на мокрых ветвях, не нарушал бы покой змей, устраивающихся в норах перед холодами, не сбивал бы, рисуясь, кровавые кляксы мухоморов – не к добру.

Как не к добру продираться через колючие заросли и бессильно ругаться на молчаливую громаду леса. Не ровен час, отзовётся…

И ведь отозвался! Да не так, как думалось.

Рьян лишь на миг упустил тропку из виду. Ступил неловко, оскользнулся – глядь! А от тропки ни следа. Откуда пришёл, куда возвращаться – неведомо.

Только мерцает в кружеве облезлых ветвей что-то. Вспыхнет огоньком да сразу погаснет. Заманивает.

- Что б вас всех Тенью накрыло!

На родине Рьяна сказали бы иначе. Там пожелали бы, чтоб всех духов нечистых замкнуло вечным холодом, как уже случалось на заре времён. Их боги однажды побороли всё зло и заморозили на севере. Так бы и стояли пленники там, недвижимые, и поныне, кабы не нашёлся доверчивый дурачок, ударивший по вечному льду рукоятью меча.

Но то родные боги Рьяна. Те, кого почитали здесь, были слабы. Они не умели замкнуть нечисть. Они лишь разделили Свет и Тень, дабы те, в ком течёт горячая кровь, могли спрятаться от зла. Спрятаться, а не сражаться. Так поступают тут, в Срединных землях.

Рьян пнул посмевший преградить ему дорогу пузатый боровик, и тот, завизжав, улетел в темноту. Только бессильно плюнуть ему вослед и оставалось.

Ох, как же не любил Рьян колдунов! Но делать нечего. От зла, сотворённого детьми Тени, иначе не спастись, только к ним же идти договариваться.

Словно мало молодцу невзгод, тут ещё и дождь зарядил. Холодный и липкий, он не задерживался боле в листве – вся она, скукожившись, шуршала под сапогами. Путник втянул голову в плечи. Ни плаща, ни добротного тулупа у него не было. Что удалось правдами и неправдами скопить, отдал кожевнику за новую обувку. Вот тебе и почётный гость посадника, вот тебе и наследник. Оборванец нищий, у которого всего богатства – рыжая голова. Да и ту покамест не проломили лишь по счастливой случайности.

А вот огонёк впереди от дождя не померк. Пуще прежнего разгорелся, отражаясь в несчётном числе божьих слёз, падающих с неба. Колдовской, стало быть, огонёк. Рьян уверенно двинулся к нему.