Он шел по городу, продолжая размышлять. Вторые красные сделали свое дело, Россия свернулась в замкнутую плотную фигуру. Верх и низ разделяло уже не безграничное пространство, а радиус, где короче, где длиннее по условиям кривизны. Периферия всегда более случайна, чем центр. Он пытался представить себе будущее. Чем крупнее объект, тем проще увидеть его во времени. Отдельного человека увидеть почти невозможно, так быстро он меняется. Недавно Максим встретил однобригадника, семь классов школы, пятнадцать лет тюрьмы. Напиваясь, тот горланил чуть ли не женским голосом «гоп со смыком» или сидел у костра, подкладывая бэушные доски. Максим забыл о нем напрочь, уволившись из стройуправления. Сошлись на остановке. Это был Соловей, только не тот изломанный и конченый зэк, а совсем новый человек.

– Пить больше ни-ни, работаю.

– Кем же? Зашлепываешь бетон?

– Зачем, я сварщик, они нужны, варю газом. Зимой сыро, током бьет – перешел на газосварку.

На нем была шапка из нерпы, лицо очистилось от тюрьмы и запоев, глаза наполнила синева. Это больше всего поражало.

– Да тебе сколько лет?

– Полтинник разменял.

– А переменился отчего? Сам или кто помог?

– К Богу пришел, все Он.

– Ты от себя ничего не приложил?

– Нет, Он подобрал, как издыхающую собаку.

– Не чернику ли ешь? – снова полюбопытствовал Максим.

– Откуда!

– Глаза синие, молодые.

– Ни одной книги не прочел в жизни, только сейчас Новый Завет. По глазам никто не бьет в драке, вот и выправились.

Засияли, подумал Максим.

Страна намного-много крупнее человека, каждый ее шаг отмеряет столетие. Что уж говорить о сонме народов. Казалось бы, движение этой массы, медленное и неуклонное, легко предвидится. Однако гадают о человеке, редко о народной судьбе и никогда о человечестве, кроме общих слов по поводу развития. Попадался ему Нострадамус – жалкие средневековые писания. Почему люди так носятся с этим именем? Читать по ним будущее все равно что ртуть превращать в золото, лучше держать в голове физику с геометрией – просто и надежно. Неслучайно люди Возрождения шли путем науки. Когда-нибудь опять расцветет алхимия, что было, то и будет, только не подряд, а через раз. Разы пропускают друг друга, истощив свои силы, как в стае перелетных птиц меняются местами вожак и замыкающий.

Пока у всех на устах наука. Впрочем, Максим с удивлением обнаружил, что под тонким слоем образованности шевелится тот самый Нострадамус. Михаил был обычным человеком, хотя и стал генсеком. Ладно, что стал, однако задумал из ряда вон выходящее, и люди смутились, пытаясь связать его имя с древними пророчествами о конце света.

Максим рассуждал просто. Среднее закончилось вместе с равенством, теперь из самой ее гущи будут вырастать и удлиняться концы, они и создадут новое русское человечество. Там, где равенство, никакого пространства нет. Если все одинаковы, нет смысла проводить границы, распределять места. Чем теснее одно тело прилежит к другому, тем лучше соблюдается всеобщее единство. Есть и бывает не то, чего много, но что отлилось в особую форму. Поэтому равные и средние легко уживаются с теснотой. Когда концы развернутся в противоположные стороны, нулевое место превратится в объем.

Шел наугад. Отсутствие деревьев на улицах угнетало. Людей тоже не видел. Решив, что может заблудиться, повернул назад. Куда все подевались – была пятница. В Москве он искал уединения, здесь его было сколько угодно. Почему не жить без всякой спешки, подумал он, как плавают утки в большом пруду. Можно прийти в парк и долго дышать жасмином, никто не присядет рядом, не заговорит. Город накрыт прозрачным колпаком покоя. Зима приходит на смену теплу, и люди еще глубже забиваются в дома и дворы.