Первые люди были сметены вторыми, вторые – третьими. Дело было зимой. Максим вместе с такими же, как он, прокладывал кабель. Грелись у костра. Бросовые длинные доски протягивали поперек огня. Прогорев в середине, они удваивали сами себя, вздымая пламя.

– Сегодня у Лёни день рождения, – сказал шабарь, сидевший справа от Максима, – небось, еще одна звезда.

– Сегодня какое? – спросил тот, что слева.

– Девятнадцатое.

– Постой, сегодня же Николай-угодник.

– Ну!

– Гну! Не Лёнька он, а Колька. Родился при царе. Неужели не крестили?

– Бормотун, – сказал третий.

Максим очнулся. Иногда он видел свое прошлое с высоты полета. Словно оно принадлежало не ему одному, отдельному от всех. У всех было общее прошлое. В него входил не только железный век, но и много других, вплоть до каменного и даже еще дальше. Там у своих костров сидели косматые люди, покрытые шкурами. Огонь отгораживал их от остального мира. Здесь, перебравшись в железное время, они сидели в стеганых куртках и ватных штанах, заправленных в резину. Сапоги собирали пот, ноги мозжили. Штаны давили на колени, когда приходилось работать на полусогнутых. Он не обращал на это внимания, пока не услышал от других того же. Будут ли они все так же сидеть, покинув железо, думая больше о водке, чем хлебе.

Большое время становится все крупнее, разбивая Малое в мутные брызги. Плантационный раб в Луизиане имел хижину, в ней жену и детей. Зэк получал пайку, его барак был огорожен проволокой. Если мужчина и женщина разлучены, дети не приходят на Землю. Но и согласившись прийти, пожалев человечество, что оно без них, все равно не смогли бы. Перволюди звезды, построив бараки и вышки, не были совсем бездушны. Но понимали, что время запертого и пронумерованного человека течет совсем по-иному, чем открытого. Муж принадлежит жене, отец – детям. Оба создают гирлянды многоцветных действий. Создают, взбираясь по ним, как по ступеням витального времени. У мужа и отца оно есть. Они это чувствуют. Большое время отдается звоном в каждом поступке, у него звучит бронза, у нее – серебро. Что оставалось делать перволюдям, замыслившим ядро? Разделить мужчин и женщин по разным трудовым отсекам. Их акциональное время превратится в брызги, что как раз и нужно звезде. Пока люди еще худо-бедно водились – дозвездный мрак, наполненный пылевыми галактическими облаками, оставил их после себя в дивном изобилии, хотя многих уже перебили в войнах, выморили голодом, так вот, пока они еще водились, дети были не нужны. Однако ядерный котел внутри звезды требовал все больше пищи. Он буквально пожирал русское человечество. Тогда рядом с котлом стали устраивать комнаты свиданий. К зэку приезжала жена или подруга, знакомая, словом, существо другого пола. Он и она уединялись для продолжения самих себя. Так приходили дети, правда, не самые лучшие. Лучшие присматривались к своим будущим родителям, побуждая их к долгому ухаживанию, возгревая любовь не только телес, но и душ. Ведь детям нужно и то и другое. Понятно, что тело происходит от тел, но и душа от душ.

В чистом виде работа котла заключалась в давлении. Оно сжимало вещество до такой степени, что ядра атомов полностью обнажились. Лишенные электронной оболочки, то есть своей окрестности, они сближались. В ходе синтеза выделялась огромная энергия. За ней как раз и охотились перволюди.

Для чего нужна окрестность? Во-первых, это барьер, охраняющий неприкосновенность ядра. Во-вторых, с ее помощью оно вступает в союз с другими ядрами, создавая молекулу – в сравнении с ними некое высшее существо микромира. Нет барьера – ядро похоже на дом без дверей.