– Что ты считаешь главным в цикле?

– Неравномерное распределение массы. Почти вся она собрана в начале координат.

– То есть в нулевом пространстве? – уточнил Фай.

– Да, в нулевом. Затем идет резкий спад. Похоже на обломок скалы, рухнувшей в море: столб воды и брызг. На Солнце нельзя смотреть открытыми глазами. Планеты, и то не все, видимы лишь вечером и ночью в его лучах. Небольшие холодные шары.

– Не такие уж и маленькие.

– Все вместе почти в тысячу раз легче Солнца.

– Хорошо, есть неравномерность, что из этого следует?

– Двоичность пространства. Установив ее, можем изучать функции каждой части.

– Нулевой по отношению к периферии? – спросил Фай.

– В нулевой сосредоточена почти вся масса. Разве это ни о чем не говорит?

– Только о большом и малом, тяжелом и легком.

– Вот-вот, но тяжелое инерционно. Легкое, наоборот, импульсивно и подвижно. Из всего момента количества движения Солнечной системы львиная доля принадлежит планетам.

– Это давно известно, – сказал Фай, теряя интерес.

– На одной стороне – масса, – продолжал Максим, – на другой – движение.

– Спор о словах, – возразил Фай.

– Применительно к планетам движение – слово из учебника. Их запустили, они следуют по своим орбитам из года в год, миллионы лет, белка в колесе, ничего не происходит, автоматы. Но ничуть не автоматы, они действуют.

Максим прочитал в одной книге, будто Земля, обходя свое Солнце, не выполняет никакой работы. Во время работы расходуется энергия, потому что при переносе предмета из одной точки в другую нужно преодолеть силы трения. Земля летит в пустоте, рассуждал автор, ничего не задевая своими боками, откуда же возьмется трение. Без него не будет и работы. И Максиму стало обидно за Землю. Однако если она действует, а не просто перемещается неизвестно зачем и для чего, то все предстает в ином свете.

– Хорошо, пусть не автоматы, – сказал Фай.

– Не знаю, как ты, я бы поставил на этом месте ударение. В одном случае движение велико, в другом нет. И там, где велико, массы с булавочную головку, где нет, наоборот, тяжелое ядро. Толкнешь в сторону стены – брызнут кирпичные крошки.

– Раз ядро и удар такой силы, это означает большущую работу.

– Не о работе речь, хотя и о ней тоже. Не исключено, что планеты выполняют не меньшую работу, чем Солнце, только оно пускает в ход массу, а планеты действуют с помощью скорости. Почему?

– Ты же сам сказал, легкие и импульсивные.

– Договаривай, – настаивал Максим, – все разжевано, остается только положить в рот.

Фай улыбнулся:

– Пружина заключена в структуре движения?

– Именно!

– А в ней на первый план выдвинуто информационное начало, – догадался Фай, – в противовес массе, из которой Солнце. Странно, – протянул он, как бы возражая самому себе. – В старину считалось, что Солнце вращается вокруг Земли, потом решили, все наоборот – Коперник, Бруно. Теперь выясняется, не так все просто.

– Что не так?

Фай задумчиво смотрел мимо него:

– Я всегда считал, мне казалось, что планеты – придаток своих звезд. Могут быть, могут и отсутствовать.

Максим насторожился, ему вспомнилась случайная встреча. Он шел полем. Впереди пожилой мужчина подкашивал траву, набивая ею мешок. Далеко вокруг никого не было. Он порадовался за это место, оставленное в покое. Лес шел стороной, напоминая о средней прохладной России. Говорят: тише воды, ниже травы, – надо бы наоборот, тише травы. Он никогда не слышал ее шума. Лес очень большой организм, думал он. Пусть стоит вдалеке на заднем плане. А полевая трава скромна и беззвучна. Уходящее солнце плавало в собственном свете, как в масле. Он поравнялся с человеком. Можно было пройти мимо, но их свела не дорога, а простор этого поля. Что-то в нем шевельнулось, он остановился. Старик поставил свою косу на пятку.