– Того самого, плотного?

– Да, ведь оно свернуто в Шар.

– Раз имеет форму Шара, да еще и тяжелого, – это ядро.

– Будь по-твоему. Тогда что вокруг него, наполненное зрелыми вещами, ухоженное и легкое?

Костя смотрел на него прищурясь. Вопрос заставил его уйти в себя.

– Легкое просторное удобное, располагающее к размеренной и ясной жизни – назовем его окрестностью.

Максим покатал это слово на языке. Оно пахло природой.

– Нашу победу можно объяснить тем, что всю свою окрестность Россия отдала ядру. Пространство целого затвердело сплошь, как случается с рекой, промороженной до дна лютой зимой.

– Францию не проморозили?

– Вода, не ставшая льдом. Бери и вычерпывай, сколько надо. Эту берешь, а та, что рядом, течет, как текла, пока ее тоже не коснется ковш. Лед надо колоть железом. Вся глыба против него, отзываясь на удар гулом.

– Ядра не было?

– Линия Мажино, танки, заводы в глубине страны. Было. И нельзя сказать, что очень мелкое, как в днище Польши. Но утонуло в благодушии окрестности. Вещи страдают самовлюбленностью, каждая из них носит в сумочке зеркало, то и дело вынимает и любуется на себя. Никуда не денешься – формы. Им так и положено себя вести, красивым, стройным и разным. Частицы ядра спешат отдать ему свою силу. Потому только оно и раскалено, сверлит своим огнем то, что впереди него, сверлит и проламывает. Англия не хотела воевать, да и Германия с ней не хотела. Слишком они однородны. В колонию не превратишь. А если нет, то зачем – себе дороже.

Европа и Россия встали в воображении Максима громадами разноименного вещества. Но его тянуло разглядеть кристаллы войны. Твердые растут в победу. Максим смотрел на Костю, проверяя на нем самого себя.

– Военачальник, особенно крупный, наблюдает ее панорамно. Командующий всегда испытывает недостаток сведений. За плечами громадная сила, но вопрос в том, как ею распорядиться при отсутствии данных. Солдат ближе всего к противнику, знает о нем если не все, то очень многое, – продолжал Максим. – Командир опрокидывает на него всю мощь вверенной ему войсковой организации. Рождается энергия боя. Каждый его участник добывает информацию о противнике. Штаб включает ее в план обороны или наступления.

– В центре штабной работы разведка, – возразил Костя.

– Именно. Множество людей заняты сбором сведений. А почему? Все определяется форматом боевых операций. Чем крупнее, тем хуже определен, меньше света в глазах военного руководства. Это вытекает из самой природы масштабного действия. Взводного, – продолжал Максим, – отделяет от немца всего-навсего нейтральная полоса. Многое просто видно, особенно если позволяет превышение местности. Потому-то бой за очередную высоту всегда так важен. Как ни маскируй начертания окопов и огневые точки, опытный наблюдатель их рано или поздно отследит, обозначив на карте.

– Неужели рядовой богаче информацией, чем генерал? – засомневался Костя.

– Генерал беднее. Он делит все добытое разведкой на свою армию. От него требуют скорости, иначе какая же война. Хочешь насладиться природой – идешь прогулочным шагом, побеждаешь расстояние – только бегом. На бегу и на скаку пейзаж льется мимо, не задевая глаз. Плотность восприятия резко снижается. Именно с этим сталкивается генерал. Он должен постоянно проверять то, что ему докладывают, сводить вместе, докапываться до замысла противника, навязывать ему свои условия, одним словом, из неполного знания извлекать целое и на его основе принимать решение. Большому масштабу соответствует малая плотность зрения, зато горизонт его велик. Внутри малого действия все обстоит как раз наоборот.