Это был институтский лазарет, очень небольшое помещение. Четыре койки, на крайней из которых, сплошь покрытой брызгами крови, лежало тело Феодосии Тихомировой. Подле койки, на боку, совсем еще молодой доктор в белом, тоже перепачканном кровью, халате. Рядом с ним разбитые очки и шприц.

Чуть поодаль от входа – третье тело. Этот был уже без халата, одетый в уличное. Лежал на спине, широко раскинув руки, а в груди, на белой сорочке, огромное багрово-алое входное отверстие пули. Немалая лужа крови под телом подсказывала, что рана была не одна – должно быть, стреляли и в спину. Кошкин, однако, проверять этого не стал: судебно-медицинское сопровождение было поручено доктору Нассону, которого ждали с минуты на минуту.

Сейчас же полицейский специалист проводил фотосъемку места преступления, стараясь запечатлеть каждую деталь, каждую улику, положения тел на полу, форму и направления брызг крови. Потому Кошкин, не желая мешать, взглянул на тела лишь издали и осторожно, вдоль стены, прошел к окну.

– А оружие где? Нашли, из чего стреляли? – спросил Костенко, осторожно пробирающегося за ним.

– Не-а, пока не нашли.

Кошкин хмыкнул. Оглянулся на окно, распахнутое настежь.

Закрывать не стал, но уточнил, кто именно отворил рамы. Оказалось, что никто из присутствующих – так было до приезда полиции. Разумеется, первой мелькнула мысль, что убийца именно через окно покинул место преступления, забрав с собою оружие. И подумал так не только Кошкин: выглянув наружу, увидел внизу полицейских, изучающих что-то на газоне. Один из них, заметив начальство, крикнул:

– Степан Егорыч! Тут следов от ботинок полно – от больших, мужских ботинок. А револьвера нету нигде.

Кошкин кивнул. Отошел, изучив подоконник более придирчиво, но следов земли, травы, подошвы ботинок не увидел даже с лупой. И на паркете под окном тоже. Должно быть, через окно только оружие выбросили или открыли зачем-то еще… а уходили иным путем.

Тотчас понял, каким именно: в самом углу помещения притаилась дверь. За ней – докторский кабинет, тесная комнатушка со столом и шкафом для бумаг. Бумаг было множество, причем большинство вывернуто из шкафов в невообразимом беспорядке.

– Это не наши ребята устроили – так было, – подсказал эксперт с фотографическим аппаратом. Комнатушку-кабинет он уже успел запечатлеть.

Кошкин пока не брался предполагать, что именно здесь искали и кто. Его больше заинтересовала вторая дверь, ведущая теперь из кабинета.

Но прежде он вернулся в лазарет и придирчиво поглядел на изразцовую «голландку» в углу. Трудно было сказать, топили ее или нет, но печкой определенно пользовались не так давно: под чугунной дверцей была рассыпана зола.

– Костенко! – позвал он. – Изучите содержимое печи. Что найдете – бумаги, документы уцелевшие – все в отчет!

А после вернулся в кабинет, чтобы исследовать вторую дверь. Выводила та на черную лестницу, а оттуда, минуя первый этаж – прямиком во двор. Здесь имелась порядком вытоптанная тропинка, которой, без сомнений, пользовались не раз. Тропинка вела к калитке и на улицу, где след окончательно терялся…

Но, по крайней мере, можно было сделать вывод, что тот, кто расстрелял докторов, неплохо знаком с территорией института. Вот только черную лестницу на ночь запирали и охраняли, и как проникли внутрь без ведома сторожей, пока неясно.

Тем же путем Кошкин вернулся назад, в лазарет.

Нассон, пожилой доктор, давно зарекомендовавший себя превосходным экспертом, уже прибыл. Склонился над телом девицы Тихомировой, которым потребовали заняться в первую очередь.

– Естественная смерть, судя по всему, – заключил он, не обнаружив ни одной раны.