– Еще слишком рано! – запротестовал Филипп, которому только что привезли три купленных им великолепных фландрских гобелена, и он мечтал, как повесит их в галерее, где красовались его любимые произведения искусства. – Замок будет трудно прогреть.

– Может, конечно, рановато, но зато там так чудесно! И потом, там вы будете в собственном доме, не то что здесь… – прибавил шевалье де Лоррен, который взялся вести переговоры с Филиппом от имени всех миньонов.

– Что ты имеешь в виду, шевалье?

– Да ничего особенного, – пренебрежительно дернул плечом избранный фаворит. – Этот дворец как был, так и остался собственностью короля, и Его величество будет напоминать вам об этом всякий раз, когда приедет переспать с какой-нибудь из фрейлин Ее королевского высочества, а вы вдруг выкажете недовольство. И не думайте, что де ла Рейни, преданный слуга короля, помедлит хоть секунду, если после нелепых россказней колдунов ему взбредет в голову арестовать кого-нибудь из нас!

– Ну, положим, вы сильно преувеличиваете, – рассеянно обронил Филипп, не в силах думать ни о чем другом, кроме чудесных гобеленов.

– Не вижу никаких преувеличений. Если мерзкие судейские крючкотворы посмели посягнуть на мою кузину, герцогиню Бульонскую, то никто из ее родственников не может чувствовать себя в безопасности. А поскольку в голову этим надутым индюкам может прийти самое невообразимое, я прошу позволения оставить на некоторое время Ваше королевское высочество.

– Ну, уж не-е-е-е-т, – жалобно протянул Филипп. – А куда это ты надумал ехать, позволь узнать?

– К своим. В Лотарингию. И заберу с собой д’Эффья. Слишком много было болтовни и слухов, когда произошло то печальное событие.

– Но я же не поверил никаким слухам. Разве вам обоим этого недостаточно? – так же жалобно продолжал Филипп, готовый чуть ли не расплакаться.

– Ваше Высочество, было бы благоразумно, если бы вы, вместо того чтобы капризничать, изволили бы согласиться и покинули Пале-Рояль. Вы же знаете, как мил бывает д’Эффья в путешествиях, лучшего спутника и пожелать нельзя… Нам всем троим хватило бы одной комнаты, и мы…

– Хватит, хватит, – оборвал его Филипп. – Я согласен. Возьми на себя подготовку к отъезду. А я пойду предупрежу герцогиню.

– Неужели это так необходимо? Ни ей, ни ее окружению нечего опасаться новых судей.

– Дело не в этом. Она может прийти в дурное настроение, если узнает, что я намерен уехать и оставить ее здесь. Она ведь терпеть не может Париж и обожает Сен-Клу.

Надо сказать, он был недалек от истины. Лизелотта в самом деле обожала очаровательный новый дворец, который ее супруг недавно воздвиг на берегу Сены. Но она ценила и торжественное убранство Пале-Рояля, а главное, дорожила близостью оперного театра, и, хотя иногда слишком громкое пение расстраивало ее сон, она, как истинная немка, благоговела перед музыкой. Зато все, что окружало Пале-Рояль и Оперный театр, то есть сам город, она терпеть не могла. Она считала Париж грязным, вонючим и… непредсказуемым. Герцогиню обрадовало решение супруга о переезде, она с готовностью решила присоединиться к нему. Зато фрейлин и придворных дам предстоящий отъезд совсем не обрадовал. Герцогиня де Вентадур, первая статс-дама, с большой печалью думала о том, что ей придется покинуть удобный и теплый парижский дом и переселиться в летнюю резиденцию, несомненно, очаровательную, но с такими ужасными дымящими каминами… Даже верная Лидия де Теобон скорчила недовольную гримаску, но ничего не сказала, а лишь вздохнула. Шарлотта подумала, что у Лидии, должно быть, есть в Париже возлюбленный – эта догадка объясняла ее ночные исчезновения, а Сен-Клу, конечно, слишком далек для частых свиданий. В скором времени Шарлотта узнала, что прелестная Лидия в прошлом году тайно обвенчалась с графом де Бевроном, капитаном гвардии герцога. И в Сен-Клу молодые муж и жена хоть и могли по-прежнему видеться днем, однако с ночными свиданиями дело обстояло куда затруднительнее.