– А вот, милый человек, – приветливо объяснила первая же старушка, – сначала сюда пойдешь – видишь, во-он белый домик, после справа свернешь, после еще раз вправо – и сразу тебе Петра Великого улица… Тебе кого там?

– Никитушкиных.

– Григория Ивановича-то? Знаем, знаем… Помер, царство ему небесное, хороший жил человек… Небось, родственник какой? На похороны?

– На похороны, бабушка.

– Ну, иди, иди, милый…

И только было он отошел от старушки, только было зашагал по указанному пути – как вдруг, не успев и сообразить, в чем дело, бросился за угол первого же дома. Такой прыти он не ожидал от себя: кажется, прожил долгую жизнь, ничто уже не выведет из равновесия… «Ты спятил, старый, – говорил он себе, – ей-богу, спятил… Откуда ему быть здесь?..» Но чем больше вглядывался в солдата, идущего по дороге к площади, тем тяжелей билось сердце: сомнений не было – по дороге шел сын Женька. В то же время этого не могло быть, ну просто никак не могло – откуда он на Красной Горке? Что делает здесь? Ведь он дал телеграмму, что демобилизовался и вот-вот будет дома…

А Женя, неся под мышкой черный материал, свернул как раз в ту улочку, куда идти и отцу. «Тьфу ты!..» – обиделся Иван Иванович. Как вор, немного выждав, пошел он вслед за сыном. Тот иногда останавливался, посматривал по сторонам и шел дальше. Иван Иванович, выдерживая дистанцию, крался за ним. Около белого домика Женя присел на крыльцо, задымил сигарету, материал положил рядом. «Ишь, подлец, как дома расселся!..» Женя покурил, забрал материал и снова тронулся в путь; отец – за ним.

Около белого домика Женя свернул как раз направо, куда шагать и отцу. «Ну, я тебя выслежу! Я тебе покажу!.. Отец с матерью ждут – не дождутся, а он похаживает и покуривает… И где? Вот ведь в чем дело…» В самом деле, Иван Иванович поехал на похороны не сразу, все ждал, раз уж получили телеграмму, что сын вот-вот подъедет… Но так и не дождался, наказал только Марии, чтоб встречала как положено, чин-чином. А она рукой махнула: «Ладно указывать-то! Бабам на Высоком Столбу указывай… А тут тебе не указ! Понял?» Ладно, он понял, это она не поняла… Так он и уехал, вроде бы и рад, что встреча с сыном оттянулась, и вроде нет. И вот – на Красной Горке судьба свела!

А Евгений во второй раз свернул направо – и теперь, Иван Иванович видел это, определенно направился к дому Григория. Дом Григория можно было увидеть издалека, потому что около него толпился народ, ребятишки заглядывали во все щели; чинно, тихо переговариваясь друг с другом, в черных шалях стояли старушки. Евгений смело прошел мимо них к сараю, отворил дверь и скрылся внутри. «Подлец, как дома у себя!.. И хоть бы ему слово кто…»

Иван Иванович остановился вдали и начал думать: что делать? Люди, стоявшие у дома, заметили его и, видел он, начали потихоньку разговаривать меж собой: что за человек? не родственник ли? почему не подходит? может, позвать его?..

И вдруг Ивану Ивановичу пришло в голову: бежать, бежать отсюда, бежать пока не поздно!

Но ноги не двигались.

Он знал, что никуда не сможет убежать и не убежит…

Медленно он приближался к дому, и как будто не ноги слушались его, а он их слушался: куда приведут, туда и ладно. Старушки, дети глядели на него, он поздоровался.

– Никитушкины здесь живут?

– Здесь. А вы кто?

Он не ответил. Не обращая внимания на людей, начал ходить вдоль сарая. Он слышал, как в сарае, мерно и точно, тюкал молоток. Походил Иван Иванович около сарая и наконец нашел дырку – от выдавленного сучка.

Он пристроил глаз к дырке и начал глядеть внутрь, но пока глаз не привык, ничего не видел. Вскоре разглядел широкий стол, на столе крышку от гроба – обивал его черным материалом сын Женя. Делал дело Евгений как мастер, как будто только тем и занимался в жизни, что обивал гробы.