– Помечтать не вредно. Делим мы шкуру неубитого медведя, – вздохнула Нина.

– Прорвемся. Сколько тому деду осталось? Не вечный же он, как тот Кощей Бессмертный?

– Не вечный, но здесь другая ситуация. Он ведь поначалу скрывал, чтобы заманить, а потом признался мне, что не одинок. Формально, юридически. У него младший брат Вениамин Лукич на Колыме колонией заведует, зэков, которые трудятся на лесоповале, охраняет. А у того сын и дочка, так что претендентов на наследство хватает.

– Это же несправедливо, – возмутилась Сахно. – Ты за дедом горшки выносила, нянчилась, как с малым дитем, а в итоге – кукиш с маком.

– Через закон не перепрыгнешь. Вот если бы он оформил на меня дарственную или заключил хотя бы фиктивный брак, тогда я была бы прямой наследницей, а так приоритет за ними, а я останусь у разбитого корыта. И сам Герман Лукич, оказывается, в органах служил. Поэтому законом ворочает, как дышлом, прошел и Крым, и Рим…

–В каких еще органах? – вытаращила глаза подруга.

– Не признается, сказал, что дал расписку о неразглашении государственной тайны. Очень подозрительный тип.

–Вот оно что? Этот дед еще тот перец, хитрая устрица. Ладно, давай выпьем за встречу и подумаем, как его провести. Один ум хорошо, а два – лучше. Внуши себе мысль, что мы умные и красивые, победа будет за нами!

Они выпили бодрящее вино, закусили бутербродами. Римма подошла к серванту, открыла дверцу и увидела десятка четыре бутылок с коньяком, водкой, ромом, марочными винами «Массандры», «Магарач», ликерами… Замерла от неожиданности.

–О-о, да твой дед аристократ! Целая коллекция разных напитков. Может дегустируем коньячок или ром?

– Исключено. Он над каждой бутылкой трясется. За день по два-три раза проверяет все ли на месте. Бережет их к своему юбилею – 80-летию.

– Когда ему стукнет?

– Через три года.

– Долго еще ждать, он должен раньше околеть.

– Когда окочурится, тогда и попробуем на поминках, – заметила Шурпетка и призналась. – Я однажды намекнула Герману Лукичу, мол, в его преклонном возрасте глупо делать запасы впрок. Так он обиделся и привел народную мудрость: помирать собрался, а рожь сей.

– Кстати, где твой дедуля, «божий одуванчик»? Что-то не слышно его, в больницу отправила? Мы бы здесь закатили вечеринку с нашими пацанами.

– Его из дома калачом не выманишь, – посетовала сиделка и подала подруге два хрустальных фужера из серванта, а сама принялась нарезать хлеб и колбасу. – Он знает, что в больнице такого ухода и кормежки, как здесь, не будет. Наелся до отвала и дрыхнет в спальне. Велел не беспокоить, у него такой режим, сон-тренажем называется. Не знаю, что с дедом делать? То спит, то часами напролет, словно баран на новые ворота, пялит глаза в телек. Смотрит по видику порнофильмы и жрет, как жеребец, слюну пускает, наблюдая за извращенными актами соития. И меня заставляет смотреть эту пошлость, чтобы я, значит, загорелась, пришла в охоту. Ты, подруга, не поверишь, вместо того, чтобы замаливать грехи и дышать на ладан, он требует на десерт секс, удовлетворения. Вот так дедуля, старый бабник с признаками педофилии. Боюсь, что на этой почве он может умом тронуться и насильно овладеть мною. Постоянно бубнит, что секс для него самая приятная процедура, элексир здоровья.

– Губа не дура, не прочь на халяву полакомиться. Но в этом ничего удивительного, ты должна была быть готова к такому сценарию, – спокойно ответила Римма и пояснила.

– Пока человек, дышит, шевелится, он испытывает потребность в наслаждениях. Это надо быть кретином или импотентом, чтобы не возжелать такой очаровательной особы… Для него это процедура, а для тебя – инъекция.