– А як же тоди присказка: прийшла бида, видчиняй ворота? – уставилась она на мужа посоловевшими глазами.

– Устарела твоя присказка. Она была хороша, когда дом был полная чаша, харчи не переводились. А теперь пусто, хоть шаром покати. Одними овощами, да бульбой сыт не будешь, продукты и выпивка дорогие. К тому же много развелось халявщиков, желающих задарма выпить и закусить. Радуются, когда у других горе. Так, ты не шибко ворота отворяй, а то все вынесут вместе с гробом. Кого велю, того через калитку впусти, остальные пущай ждут, пока, кто другой Богу душу отдаст. Кандидатов больных и хилых хватает. Домой возвернемся, а щас у меня нет ручки и бумаги, я тебе список напишу, кого пригласить.

– Отца Феофана, обовязково требо запрошуты, – предложила Ганна, довольная своей находчивостью.– Биз нього ни одне поховання не вибуваеться…

– Ни в коем разе! – вскричал Филипп Ермолаевич, словно его ужалила оса.– У этого попа-обжоры из автокефальной церкви расколькика Филарета, только одно на уме – напиться в стельку и харчами требуху набить. Животина у него, что у здоровой бабы на сносях. Давеча, когда отпевали деда Демьянова, а затем опосля кладбища справляли поминки, я за столом понаблюдал за Феофаном. Сидит, как тот боров, хоть бы крест с груди спрятал. Водку, вино и самогон за упокой раба божьего хлещет словно воду. С тарелок все подметает, только за щеками трещит. Ему бы при его дюжем здоровье и силе вагоны разгружать, уголь долбить или лес валить, а он людям мозги пудрит, молитву и ту без шпаргалки прочитать не может, путается, как ленивый школьник. Зато пожрать на халяву горазд. Одну только фразу и запомнил: “Аминь, во имя отца, сына святага духа”. Такую службу и я могу исправно нести. Куплю рясу, крест, кадило и еще один поп готов. Сейчас столько развелось попов, разных эмиссаров из-за границы наехало и у каждого свой Христос или свидетель Иегова. Смущают бедный народ, путаницу в нашу православную веру вносят и подрывают наши христианские традиции и обычаи. Верно поэтому говорят, каков поп, таков и приход.

– Без батюшки не можно,– не отступала Ганна.– Вин посланник божий на земле.

– Он сам грешен, поэтому его молитва, пусть хоть лбом об алтарь бьется, до Бога не дойдет и грехи не будут прощены, – упорствовал Уваров. – Разве это праведный человек. На поминках Феофан поел за троих и еще прихватил харчей на дорогу / ехать то ему полчаса /. Уволок большой шмат копченого окорока, два кольца колбасы, килограмма три сыра, три бутылки водки и две “Кагора”. Крестом всех осенил и при этом и твердил: “Люди добрые, не для себя мя, а для сирых и убогих, для калек и юродивых…”

Ни одному его слову не верю, слишком он сытый и лукавый. Ты сама Ганка пораскинь своими куриными мозгами. Люди часто мрут, вот этот Феофан, почитай, бесплатно кормится, иной раз без приглашения приезжает и с собой харчи и выпивку увозит. Поди, ужо в церкви склад и холодильники продуктами забиты. Годков то ему лет тридцать-сорок, не более, дурная кровь играет и плоть требует. Сказывают, что на исповедях, когда молодые девки приходят он, как Гришка Распутин их лапает, кровь в них свою вливает, склоняет, значит, к сексу, как стало модно выражаться. Чтоб духу его в моем доме не было, только зазря на него харчи и выпивку переведешь. Обойдемся без попа, я праведно жил, никому худа не сделал, никого не обидел. Поставишь свечку в православной церкви помолишься за раба божьего Филиппа Ермолаевича, калекам подашь милостыню и на том каюк, а то гляди еще поминки в свадьбу, в веселье превратят. А случалось такое, где водка и вино, а тем боля самогон и бормотуха рекою лились.