Она сидела в душевой, на корточках, в окружении полосок с прилипшими к ним остатками чудо-процедуры, и пыталась смыть воск водой. С ней произошла настоящая истерика, потому что всё намертво слиплось. В ванную вломился Бурак, подозревая, что происходит что-то недоброе. Он увидел супругу с красными пятнами по всему телу, а вокруг неё – полоски с клочками ненужной растительности. Увидел то самое, драгоценное, покрасневшее, опухшее место, и заржал. А Лариса разревелась в голос от своего нелепого положения и стыда. Бурак-спаситель побежал в магазин за специальным маслом для снятия воска, где на него недоверчиво и неоднозначно исподлобья смотрели молоденькие турчанки-кассирши. Лариса всё это время плакала в душевой, ждала мужа с осознанием, что ничего позорнее с ней в этой жизни не случалось. В конце-концов практичный и предусмотрительный Бурак подарил Ларисе подарок – эпилятор.

Супругов сближали бытовые вопросы. Единственное место, куда Лариса отказалась пригласить мужа, – родильный зал. После родов с ней что-то случилось. Она изменилась. Оставшаяся один на один с малышом, впала в глубокую депрессию, не видела никакого просвета в жизни и себя в будущем.

За всё время проживания в восточной стране Лариса постоянно думала об «индивидуализме», скучала по нему. Она любила одиночество. После родов Лариса поняла, что в Турции между человеком и вечностью всегда есть посредник. Его можно именовать по-разному: «семья», «община», «род», «клан». По-турецки это отчасти передается словом «kаlаbаlık» – в переводе «толпа».

Когда родилась дочь Ларисы и Бурака, Мелисса, к ним в маленькую квартиру приехали родственники. Наведался даже отец Бурака. Все эти незнакомые Ларисе люди о чем-то непрестанно говорили, жали друг другу руки, обнимались, хохотали, шептались, перемигивались, иногда плакали, яростно жестикулировали, да еще и попутно переговариваривались по телефону с какими-то другими родственниками, то и дело восклицая: «Чок селям сойле»23. Они покачивали головами, словно погружаясь в состояние коллективного аффекта.

Непривычная жизнь «общиной» начисто лишила русского человека возможности сладостного уединения. Если не вписываешься во всю картину семейного «калабалыка», то толпа турецких гостей – это последнее, с чем хотелось бы иметь дело. Лариса в какой-то момент поймала себя на том, что наблюдает, как в комнате помимо нее находятся еще пять-шесть человек взрослых и плачущий грудной ребенок. Маленькая квартира, казалось, разъезжается от гостей по швам. Мужчины то и дело выходили курить на балкон, женщины, пришедшие с грудными детьми, меняли их подгузники прямо в гостиной, потому что туалет, совмещенный с ванной, был постоянно кем-то занят. Жуткий смрад от вспотевшего под синтетическим волокном тела, чьей-то отрыжки, несвежих носков, дешевого парфюма и содержимого детских подгузников кого угодно довел бы до ручки. Фоном к этому букету подключился запах еды, точнее пяти видов закусок, которые Лариса сама приготовила в качестве угощения.

Есть в Турции традиция – угощать гостей: поднести чай в маленьком стаканчике, подать закуску, поухаживать за гостем, справиться о здоровьи троюродной тётушки и учёбе пятиюродного племянника. Не забыть спросить про семью, посочувствовать или порадоваться, сделать это искренне. Чайный стаканчик, быстро опустошенный, нужно наполнить чаем снова, таким образом показав покорность и абсолютное уважение гостю.

Хорошая традиция, если кто-то помогает. А если нет?

Хатидже, мать Бурака, не помогала ничем, даже советов по уходу за ребенком роженице не давала. Не приехала она и на смотрины малышки. Ни с сыном, ни с невесткой эта гордая женщина не общалась.