Если бы не спрятанная в томе по этикету книга, я бы давно этим самым этикетом зарядила по голове такой бессовестной скотины.

– Но вы же не можете остаться одна, пока ваш страж будет занят! – надменно выдал генерал. – Я, так и быть, составлю вам компанию. Его Императорское Величество приказал…

– Вот именно! Его Величество приказал стражу быть со мной всегда и везде. И раз ему надо переодеться, то я пойду вместе с ним.

Все трое мужчин остолбенели. Евнух снова упал на колени, генерал открыл в изумлении рот, а Вэй Лун просто смотрел на меня так, словно я вдруг обратилась демоном.

– Вэй Лун! За мной! – пришлось скомандовать, а то он застыл на месте.

И, развернувшись, я покинула сад.

* * *
За кадром

Вэй Лун лежал на узкой лежанке в небольшой каморке. Комнаты принцессы были прямо за стенкой – случись что, он услышит и тут же придет, даже лег одетым, чтобы не мешкать.

Вот только сон никак не шел, хотя отдохнуть не помешало бы. Он вновь и вновь ворочался. Ветер шептал сквозь щели в стенах, но его прохлада не приносила облегчения. Сны, словно духи прошлого, не давали покоя. Сон и реальность сливались, шрамы на спине горели, словно раны нанесли только что.

Вэй Луну снился он сам. Маленький мальчик, бегущий босиком по грязным улицам города. Ему снился голод. Дома еды не было, и мать говорила, что ему нужно проситься на работу. Но кто возьмет в услужение ребенка? В итоге кусок хлеба – здесь, яблоко – там. Иногда удавалось сбежать, иногда – нет, и тогда удары следовали один за другим. По рукам, по голове, по спине.

– Ты вор! Ты обрекаешь нас за позор!

Слова матери больно ранят. Он стоит перед ней на коленях, пока она бранится. Сегодня хотя бы не бьет, пусть он действительно заслужил – снова украл.

– Это все из-за твоего отца! Отнял мою честь! Ты такой же ублюдок, как и он! Вор!

Ее упреки тяжелее любых ударов. Он хочет объяснить, что сделал это от отчаяния, чтобы они смогли прожить еще один день, но слова застревают в горле. Вэй Лун знает, что она права. Он виноват перед матерью уже тем, что родился. Она не хотела его, не просила. Он доставил ей столько боли, столько проблем, и продолжает доставлять их до сих пор!

Когда мать чуть-чуть успокоится, она возьмет то, что он принес, и приготовит поесть для них обоих – другой еды все равно нет. А потом будет долго плакать, снова причитая на свою злую судьбу. Иногда она быстро успокаивается, и тогда в ней что-то переменяется: она подзывает Вэй Луна к себе, придирчиво осматривает синяки.

– Ну что ты за горюшко… – вздыхает она, доставая припасенную склянку с лекарством. Ее он украл еще неделю или две назад. – Стой смирно.

Мать осторожно дует на его ссадины, чтобы не щипало, пока она их смазывает. Отчего-то слезятся глаза, а в горле стоит ком.

А потом случается то, что случалось совсем уж редко. То, что он хранил в сердце как самую большую драгоценность.

– Обниму тебя… – шепчет она и крепко-крепко прижимает к себе.

Вэй Лун боится пошевелиться и потерять тепло, которое чувствует в этот миг. Кажется, любой неосторожный вздох может задуть этот слабый огонек между ними. Он обещает себе, что не будет таким, как отец, что обязательно докажет матери, что он хороший сын и все сделает ради нее, ради таких вот крохотных трепетных моментов, когда она спокойна, а он почти счастлив.

Сон сменяется другим, снова болезненным и тревожным.

Вокруг собралась большая толпа.

– Этот воришка уже всех тут достал! Давайте проучим его как следует! – кричат взрослые мужчины.

У кого в руках полено, у кого – хлыст. Вэй Лун загнан в угол и с ужасом понимает, что живым ему отсюда не уйти. Но как же мама? Как же она одна без него?