– Хочешь сказать, не появилось ни одной мало-мальски вменяемой гипотезы исчезновения девушки?

– Не то что гипотезы – даже намека на след. Мне казалось, материалы об исчезновении Виктории печатали на первых полосах центральных газет, но я ошибался. Ларше эта история тоже неизвестна…

При упоминании начальницы у Бориса едва заметно дернулся уголок губ. Максим натренированным глазом уловил этот тик, который другой человек мог бы и не заметить. И подумал, что на будущее ему следует быть еще сдержаннее при общении с Ассией.

Голос Бориса вывел его из задумчивости:

– Подобные исчезновения, будь они прокляты, происходят по всей Франции. Я вернулся сюда всего три года назад. У меня такое впечатление, что этим делом интересовались только местные следаки и некоторые самые упертые журналисты.

Максим ответил не сразу.

– Ты прав, но над ним витала тень истории Наташи Кампуш[4]. Ее восемь лет держал в заточении один псих, а после освобождения дотошные журналисты докопались до правды: австрийская полиция совершила массу грубейших ошибок в ходе расследования. У них был шанс задержать преступника на начальном этапе, так что все наши боялись повторения.

– А вот это я как раз помню, – кивнул Борис.

Они миновали пересечение дорог, откуда начался подъем в горы, и вскоре внизу справа мелькнула синеватая гладь озера Анси.

– Представляю, как странно себя чувствуют родители после всех этих лет, – задумчиво произнес Борис и взглянул на напарника. – Ты только подумай, дочери не было десять лет – и нате вам!

Максим вспомнил, как этим утром смотрел на сестру, спавшую на диване в его гостиной, и у него сжалось сердце.

За лесом открылся вид на замок, стоящий на холме над озером.

Будет ли Элоди дома, когда он вернется?

– Пообещай мне одну вещь, – сказал Борис. – Нам пока неизвестно, что пришлось вынести этой молодой женщине, поэтому во время допроса не включай менталиста, уж будь так любезен.

Кто такой менталист? Человек, который с помощью дедукции, а иногда и внушения создает у окружающих впечатление, будто он наделен паранормальными способностями, совсем как талантливый фокусник на представлении, если публика отвечает ему взаимностью. Нет, Максим ни в коем случае не был шарлатаном – он учился синергологии и стал дипломированным специалистом в науке, изучающей невербальное общение. Ничто не высечено на мраморе, ничто не определено на сто процентов, но эта дисциплина обострила наблюдательность Максима и очень помогала во время тяжелых допросов. Борису было, что называется, не дано, и он терпеть не мог, когда напарник пользовался подобными методиками.

Неуместное замечание разозлило Максима. Борис хотел самоутвердиться, но оба знали, что синергологический инструментарий можно использовать и без ведома окружающих.

Сейчас Максим не кивнул – изменив собственным правилам, он дал отпор старшему по званию:

– Не знаю, пугают тебя мои методы или дело в чем-то другом, но явно раздражают. Я и представить не мог, до какой степени.

Пальцы Бориса, сжимавшие руль, побелели.

– Пугают! Ха-ха. – Он разразился саркастическим смехом и одарил напарника взглядом, в котором было все, кроме веселого задора. – Пока ты не двигаешь предметы силой мысли и не воспламеняешь распятия, я могу спать спокойно. Я всего лишь прошу не демонстрировать твои так называемые методы ни родителям, ни девушке. Повторюсь: мы не знаем, как сильно она травмирована, нельзя вламываться в ее жизнь на манер стада бешеных слонов.

И это заявляет почти двухметровый блондин с квадратным подбородком, стрижкой полубокс и в грубых ботинках. Какая ирония.