Прошло десять дней, сегодня я возвращаюсь домой. Но самолет после обеда, а сейчас раннее утро, и я прикидываю, не сходить ли еще раз в музей д’Орсе. Я успела там побывать, но пары часов мне недостаточно. Сегодня в музее бесплатный день, и, если приду к открытию, успею пробежаться по залам. К тому же воскресенье, поэтому в финальном забеге меня будет сопровождать дочь.

Мы пришли рано, отстояли очередь из любителей бесплатного. И, когда оказались в музее, поняли, что времени совсем мало. Мы сразу поднялись на самый верх, к импрессионистам. Основная часть утренней толпы осталась на нижних этажах, и мы бы могли любоваться картинами в тишине, если бы не группа школьников-подростков, выполнявших задания в рабочих тетрадях.

Я заглянула в их большие папки с черно-белыми листами, состоящими из схем и таблиц, заполнить которые, не побывав в музее, было бы невозможно. Школьники, не торопясь, привычно вписывали ответы, кто – сидя на полу, кто – прямо перед полотнами и скульптурами. Изредка они обращались с вопросами к своим молодым преподавателям, и те без суеты и наставлений посвящали их в историю искусства. И вдруг я узнала одного из учителей. По загару и свитеру. Это был тот самый молодой человек, которого я заставила примерять пиджаки в самое первое утро моего путешествия. Он нас тоже заметил, помахал рукой и поздоровался. Теперь я знала, кем он работает.

Едва первый луч солнца озарил комнату, раздался томный вздох. В углах закопошились. Кое-кто даже попытался инициировать привычную утреннюю беседу, но капризный женский голос моментально перетянул все внимание на себя:

– Ну и пылища тут у нас! В прошлом году я еще могла рассмотреть свое отражение, а теперь и лица не видно.

Как и следовало ожидать, месье Отрюш не преминул вступить в словесную конфронтацию:

– Мадам, попробуйте постичь свою сущность, заглянув в глубь души, а не в зеркало. Слишком уж велика ваша зацикленность на внешних атрибутах. Иногда даже складывается впечатление, что вы как были профурсеткой, так ею и остались, а время-то идет…

На несколько секунд в комнате повисла напряженная тишина. Выждав немного, углы осуждающе зашелестели. Отдельные смельчаки хихикнули чуть слышно, давая понять, что поощряют наглость месье Отрюша. Однако высказаться в открытую никто не решался.

Наконец молчание прервала мадам де Пуавриер. Ей было так много лет, что и бояться-то не имело смысла.

– Не умничайте, юноша, – заскрипела старуха, – нам всем известно, что вы прочли всего одну книгу, а мните из себя бог знает кого. Вы прекрасны, милочка! – обратилась она к незаслуженно уязвленной Даме.

– Прекрасны, прекрасны, – эхом отозвались углы.

Впрочем, «профурсетка» и не думала обижаться. Она довольным взглядом обвела свою свиту и звонко спросила:

– Госпожа де Бержер, что там с завтраком? Подают?

– Как всегда, мадам, свежие круассаны и горячий шоколад. А в буланжери уже начали выпекать багеты.

– Как же хочется сменить обстановку! – произнесла Дама с ноткой сожаления.

Теперь, когда солнечный свет вовсю струился в окна апартаментов, можно было хорошо рассмотреть обладательницу капризного голоса. Она восседала на небольшой кушетке с таким изяществом и грацией, словно позировала невидимым зрителям. Словно действие происходило не в интимном пространстве ее будуара, а где-то на сцене, на глазах у сотен людей.

– Вот бы сейчас парочку бриошей и глоточек свежего воздуха! Ну отчего судьба так жестока ко мне?! Чем я заслужила эту участь? – она опять вздохнула.

– Не грустите, мадам! В жизни все меняется. Надо лишь немного подождать! – изрек с присущим ему бесстрастием месье де Саблие.