Дети сменялись другими детьми, но ничего не менялось, и оскорбления продолжались. Как будто бы прежнее поколение передавало новому некий заряд ненависти. Но постепенно Антон понял, что не в нем дело и что ненавидят не его, а ту жизненную ситуацию, в которой оказались. Потому и брызжут злобой на всех окружающих – ведь они вынуждены контактировать с этим миром, но не знают другого отношения, кроме обид, упреков и ненависти. В глубине души Антон жалел их. Ему удалось в свое время сделать то, что не получалось у них – не заразиться этой беспричинной злобой, – и он начал относиться с пониманием к их поведению, как и подобает взрослому человеку.
Однако, оставались некоторые вещи, с которыми Антон так и не смог смириться. Он мог примириться со своей внешностью, с равнодушием персонала детского дома, с издевательствами детей, с бытовой неустроенностью, – но было нечто такое, бессознательное, что его душа так и не могла принять.
Начало лета было больше похоже на осень. Каждый день шел дождь. Обувь ребят, которую Антон должен был сушить и чистить по вечерам, была ни на что не похожа. Теперь ему требовалось в два раза больше времени, чтобы привести ее в порядок. Работать на улице тоже было невозможно: земля превратилась в месиво, в котором завязали ноги; на асфальте стояли лужи. Резиновых сапог у Антона не было, а его старые башмаки пропускали. Пока они еще не очень просили есть, но в скором времени обещали совсем разинуть беззастенчивые свои рты…
Нужно было готовиться к переезду в летний лагерь, но летнего настроения ни у кого не было. На душе у Антона, продрогшего до костей, скребли продрогшие кошки. В этом ливневом июне он вдруг почувствовал себя таким одиноким, никому не нужным! Еще и кашель этот усилился, душил его по ночам. Лекарств никаких не было. Антон думал о том, что нужно будет срочно вырезать и попытаться продать очередные шахматы, чтобы купить лекарства, проблема только в том, что у него не было ни минуты свободного времени. Да еще и дерево закончилось, нужно было где-то доставать…
Он всю жизнь был одиноким и никому не нужным, – так что же случилось с ним сейчас? Он перестал справляться с гнетом своего одиночества? Он держался из последних сил, и ему чудом удавалось не сорваться. Антон чувствовал себя таким усталым, как будто по его следам несколько дней к ряду шли преследователи, а он бежал от них, бежал, как старый волк, и совсем выбился из сил. Вместо дыхания из горла – сиплый хрип.
Он вернулся к себе в каморку по обыкновению за полночь. Стены в его комнатке снова плакали. Он машинально взял в руки тряпку, занес ее вверх, но не выдержал и повалился навзничь. Хорошо, что под ним оказалась кровать; Антон выключился сразу, не отдавая себе отчета, что надо бы переодеться и лечь в более подходящую позу. Он лежал на животе с неестественно вывернутыми руками и далеко выброшенным вперед подбородком. Его позвоночник изогнулся какой-то невероятной дугой. Но у Антона не было сил, чтобы пошевелиться; он вообще перестал что-либо понимать. Не чувствовал он и того, как из его левого глаза выбралась и шустрой змейкой побежала по щеке слеза. Все остальные чувства ушли, оставив место одному-единственному желанию. О Боже, как ему хотелось, чтобы на этом свете нашлась хотя бы одна душа, которая любила бы его!..
Глава 4
…Лет пять назад с Антоном случилось одна история, которая до сих пор не давала покоя его сердцу. Стояла осень, и он сгребал опавшую листву в глубине сада, у решетчатого забора. За решеткой кипела, шумела, разливалась совсем другая жизнь, куда-то спешили прохожие, им не было никакого дела до Антона. Антон старался не обращать внимания на этих людей, но рассматривал каждого из них исподтишка против своей воли. Они волновали его, завораживали, были для него, словно пришельцы из другого мира. Он пытался представить, по каким делам спешат они, кто ждет их дома, кто любит их. Он так хотел, чтобы хоть кто-нибудь из них остановился, обратил на него внимание, спросил, как у него дела. Когда он разговаривал с кем-то в последний раз? Антон не мог даже припомнить. Не так, чтобы по работе перекинуться парой фраз, а полноценно поговорить по душам… В его жизни такого никогда не было. Невысказанное за двадцать лет накипело внутри так, что он готов был взорваться, как проснувшийся вулкан. Антон стал замечать, что зачастую говорит сам с собой вслух, – и очень смущался от этого.