Вот в рамках этой самой гласности и стала возможной публикация Альбац – злая, смелая, пробиравшая до костей приведенными деталями и не оставлявшая институтскому начальству ни малейших шансов на умолчание. В институте состоялось общее собрание с приглашением автора статьи. Обстановка была горячей. Точки зрения полярные: от «изгнать негодяя из наших дружных рядов» до «не вам, молодым, нас судить и оценивать».

Я и сам был удивлен, когда именно мое выступление подвело итог многочасовым дебатам. Я сказал: если все в статье правда, то сидеть надо Боярскому в тюрьме до конца дней своих, но доказать его вину может только законный суд, а не суд толпы. Иначе чем мы отличаемся от собраний сталинских времен, когда коллективы громили «врагов народа» по наущению газеты «Правда». Но что касается меня, то руки я Боярскому не подам и обходить его буду стороной.

К сожалению, было очевидно, что моей формулировке Боярский рад, а Альбац, хотя ее позиция мне абсолютно близка, не рада. Мерзавец уволился, но остался цел и невредим.

Так состоялся мой первый выход на сцену. Почувствовал в себе умение определять настроения людей, и вообще некоторый вкус к публичности. На какое-то время эта тяга к реализации собственной точки зрения ушла в тень, чтобы потом вырваться на свободу в самый разгар либерально-демократической революции 88–93 годов.

Все началось в поезде Таштагол-Новокузнецк в конце января 1989 года. В 1981 году наш институт начал работу на Таштагольском железорудном месторождении в Кемеровской области, в Горной Шории, на берегах реки Мрассу. Тогда для меня надолго стал привычным маршрут: в ночь самолетом на Новокузнецк, снова в ночь – поездом на Таштагол.

Читая газеты двух-трехдневной давности (пока привезут из Кемерово в Новокузнецк, из Новокузнецка – в Таштагол), в «Советской России» наткнулся на малюсенькую заметку. Президиум Академии наук СССР утвердил список кандидатов на Первый Съезд народных депутатов СССР[23] (далее – съезд), и в этот список не вошел недавно возвращенный из политической ссылки академик Андрей Сахаров.

Большого значения заметке я не придал, подумав: «Ну и слава богу. Уж Сахаров-то должен избираться депутатом именно от народа, по первому, самому престижному, национально-территориальному округу, а не голосами какой-то академической курии».

Я понятия не имел, что с этой маленькой заметки начнется совсем иная жизнь.

Приехал из командировки как раз к дню рождения Юли, моей жены, услады глаз и души. Вечер получился, как всегда, веселым, шумным. В нашей квартире на Кооперативной улице возле метро «Спортивная» дым стоял коромыслом в прямом и в переносном смысле. Так что дальнейшее рассказываю со слов Юли – сам не помню.

В разгар застолья Игорь Галкин, ветеран антарктических экспедиций, популяризатор наук о Земле, бард и просто замечательный человек, начал меня укорять:

– Женька, как тебе не стыдно?

– А что случилось?

– Как вы в Академии могли Сахарова прокатить?

– Игорь, все нормально, Сахарова должен избрать народ, а не академики.

– Нет, Женька, это позор и бесстыдство! Для всех нас позор.

– Ладно, Игорь, исправлю, выберем Сахарова.

Вот так ляпнул и сразу забыл. А Юля – нет. Наутро спросила:

– А что это ты Игорю обещал Сахарова избрать на съезд? Как ты это делать собираешься?

– Я обещал избрать Сахарова?!

– Обещал.

– Ну, раз обещал, что-нибудь придумаем…

Что Игорь и сам работал в академическом институте (Институте физики Земли) и к тому же, в отличие от меня, был в эти дни в Москве, не стало поводом для ревизии обязательств. Придя на следующий день на работу, исподволь, ненавязчиво и как бы между прочим начал узнавать, что за время моего отсутствия случилось в столице, как эти самые выборы проходят и с чем их едят.