Обсудив возможные аспекты нашего участия в решении проблемы (речь шла об отработке методов повышения нефтеотдачи пластов, в частности, за счет их гидроразрыва[16], внедрение которого в США так сильно ударило по нашей экономике через тридцать лет), мы после отъезда гостей собрались попить чайку и, посмотрев друг на друга, чуть ли не хором сказали: «Все, теперь коммунистам п… ц».

Сугубо техническая, как могло показаться, проблема убедила нас, что надвигаются колоссальные по своим масштабам перемены.

Огромные культурные различия и нараставшая межнациональная напряженность делали очевидным и другой вывод: после краха репрессивной коммунистической власти распадется и Советский Союз. Неясными оставались формы и сроки…

Народ молчал и, на взгляд поверхностный, сторонний, даже был согласен с существующими порядками – из страха перед репрессивной машиной КГБ, Комитета государственной безопасности. Люди по разнарядке выходили на демонстрации, голосовали на собраниях, осуждали инакомыслящих, критиковали страны демократии и свободного рынка, и – молчали… Молчали о пустых прилавках, о злоупотреблениях начальства, о всевластии партийно-советского чиновничьего аппарата. О гибнущих в Афганистане. Наконец, о нежелании жить в нищете.

Но сквозь молчание уже прорывалось недовольство, возмущение в разговорах между своими, близкими, друзьями – за столом, в курилках, у шахтного ствола в ожидании клети на-гора, в бесконечных очередях. И внимательный наблюдатель понимал – зреют гроздья гнева.

Государство предписывало своим гражданам жить пятилетками.

Раз в пять лет собирались помпезные съезды коммунистической партии, на которых часами шли отчеты об успехах (как правило, мнимых), делегаты убеждали себя в неизбежности загнивания капитализма и, соответственно, победы социализма. Многие из них делали это вполне искренне: отсеченные от правдивой информации, не имевшие в массе своей возможности выезжать в капиталистические страны и своими глазами увидеть и оценить жизнь этих стран, советские люди («хомо советикус») становились легкой жертвой пропагандистских манипуляций.

Раз в пять лет составлялись очередные планы развития народного хозяйства, хронически не выполнявшиеся. Над ними работали министерства, предприятия, научно-исследовательские институты. Причем если в отдельных конкретных случаях от планов была немалая польза, то совокупный эффект оказывался неизменно обратным.

Замыслив взбодрить народ, стали придумывать названия годам пятилетки: «год открывающий», «год определяющий», «год завершающий» и т. п. Пресса и идеологические структуры с восторгом повторяли эти глупости, а народ смеялся… и плакал: по приказу этих м…ков в нищающую страну все шли и шли гробы из Афгана.

Начало очередного отсчета пришлось на 1980 год.

Высшее руководство страны представляло собой постыдное зрелище впавшего в маразм скопления престарелых людей. Их портреты подмалевывались, их речам и действиям пытались придать многозначительность и мудрость, но откровенная ахинея, которую они несли, и полное незнание жизни, которое они демонстрировали, ничего, кроме отвращения, вызвать не могли. В 1981 году я высчитал соответствующую дату, к которой подготовил телеграмму:

МОСКВА, КРЕМЛЬ, ПОЛИТБЮРО ЦК КПСС. ПОЗДРАВЛЯЮ С КОЛЛЕКТИВНЫМ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕМ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ.

Напомню: членами Политбюро ЦК КПСС, то есть высшего руководства коммунистической партии и, соответственно, всего государства, в те годы были 13 человек. Средний возраст – более 70 лет.

Возможно, я бы побоялся прийти в отделение связи с такой телеграммой. А отнес бы – не приняли.