Романов потерял сознание. Через какое-то время, обнаружив, что лежит на спине и из последних сил отбивается от человека, пытающего дотянуться до его лица кастетом, крикнул: «Что ты делаешь, гад? За что?». Человек с кастетом резко и оттого неожиданно развел руки в стороны и, воспользовавшись тем, что лицо Романова на мгновенье оказалось незащищенным, ударил лбом по переносице. Романов взвыл. Перекатившись со спины на живот, подмял нападавшего под себя и, ни на секунду не переставая выть от боли и ненависти к тому, кто причинял эту боль, принялся осыпать его градом ударов. В этот момент кто-то схватил Романова за туловище и отбросил в сторону. Через секунду-другую, поднял с земли и понес. Романов сделал попытку вырваться, но, услышав голос Пинчука, приказавшего не дергаться, утих.

Добежав до Нексии, Пинчук бросил Романова на заднее сиденье. Сам сел за руль и, не разбирая дороги, погнал автомобиль подальше от того места, где произошла драка.

Романов с трудом открыл глаза. Провел липкой ладонью по лицу сверху вниз и спросил жалобным голосом: как они теперь доедут до города без воды.

Не отрывая взгляда от трассы, Пинчук ответил:

– Вода есть в небольшом болотце в пяти минутах езды от Черемисово. Там зальемся.

– А как зальемся-то? Ведра-то у нас – тю-тю, нет!

– Не беда. Выкрутимся.

– Да? Это хорошо.

Облегченно вздохнув, Романов упал на сиденье. Не в силах ни о чем думать, кроме как о потерянном ведре и красной лампочке на панели приборов автомобиля, закрыл глаза.

Из всего, что было дальше, Романов помнил немногое – то, как Пинчук на кухне промывал чаем залитые кровью глаза, прилаживал ко лбу куски оторванной кожи и терпеливо отвечал на одни и те же вопросы: что с автомобилем и как они доехали до дома.

Окончательно Романов пришел в себя только утром следующего дня. Лежа на кровати, он внимательно разглядывал потолок спальни и неторопливо размышлял о том, что Медею все же несправедливо считать, а тем более обзывать шлюхой.

И тут он с удивлением обнаружил, что, оказывается, больше не желает заниматься ее поисками.

«А зачем? – удивился тому, что не почувствовал этого нежелания раньше. – Какой в этом смысл? Ну, найду я ее? Ну, скажу о том, что она теперь не одна? И что? Кому это надо? Ей? Мне? Что я реально могу для нее сделать?»

Поняв, что сделать для Медеи реально ничего не может, а, главное, не хочет, Романову стало стыдно. Закрыв глаза, он представил себе девушку-грузинку с губами, сжатыми так, словно ее только что уведомили об исчезновении последнего человека, способного помочь в беде, и вслух обозвал себя бездушной свиньей. А чтобы усилить отвращение к себе – бездушной свинье, отрекшейся от того, кто ждал от него защиты – кубарем скатился с кровати, встал на четвереньки, пукнул, хрюкнул, поднялся на ноги и подбежал к зеркалу. Ткнул пальцем в обезображенное лицо и приказал себе в назидание за предательство навсегда запомнить его таким, как сейчас – уродливым и мерзким.

– Ну, зачем я ей нужен? Я слабый! Я старый! Я больной – мне надо срочно показаться в поликлинике врачу!

Подобно загнанному в угол человеку, цепляющему за спасительную мысль, в надежде на то, что, следуя ей, сумеет преодолеть обстоятельства, толкающие на необдуманные поступки, Романов, ухватился за фразу: «Я старый, я больной, мне надо в поликлинику к врачу». Вытащил из ящика письменного стола паспорт с медицинским страховым полисом, сдернул с вешалки куртку и выбежал в подъезд.

Спустившись с четвертого этажа на второй, Романов остановился, увидев поднимающего навстречу человека в зеленой фетровой шляпе, несколькими днями ранее чуть ли не до смерти напугавшего его. Наблюдая за тем, как тот передвигался по лестнице: устало и неторопливо, подумал о том, что ничего необычного, а тем более угрожающего в его внешности нет.