– Мне нужно чем-то заниматься, мам. Девочки в школе, а я не из тех, кто сидит на месте.

На лице у Патрисии отражается нечто, похожее на жалость. Она ставит чашку с кофе на стол, подходит к дочери, проводит рукой по ее волосам, как бы пытаясь аккуратно уложить их, и вздыхает, когда это не удается сделать. У Челси по коже бегут мурашки, но она знает, что лучше не дергаться.

– Раз у тебя энергии через край, так направь ее на себя. Сделай прическу, займись фитнесом или йогой. Загляни в спа-салон. Разберись вот с этим, в конце концов. – Она холодным пальцем постукивает Челси по лбу. – Мой врач просто гений. Диетические коктейли в наши дни можно сравнивать с молочными, они такие вкусные!

От ярости у Челси краснеет шея, наливаются щеки и лоб. На мгновение в ее голове проносится картина того, как она обхватывает длинный тонкий палец матери и переламывает его, точно карандаш. Мысли в голове сталкиваются: «Если у нас один размер, то почему мне нужно больше заниматься фитнесом?», и еще «Обрести независимость – куда важнее, чем притворяться, что я вдвое моложе своих лет, не то, чтоб ты могла это понять, мама», и наконец «Выйди я за мужчину вдвое старше себя, чтобы разбогатеть, вероятно, я тоже могла бы позволить себе такое самодовольство». Однако истинный смысл претензий матери Челси кроется в том, что эти претензии никоим образом не касаются Челси, – и ей это прекрасно известно. И снова: если сопротивляться, если возражать – будет только хуже.

– Может, и стоит, – отвечает Челси. – Я о йоге. Спасибо за заботу, мама.

Патрисия прикрывает глаза и чуть пожимает плечами, словно впитывая этот тусклый комплимент. Смешнее всего, что Челси помнит, как мать говорила и вела себя, будучи бедной. До того, как нацелилась выйти за богача и отбросила южный акцент и привычку орать на людей, которые не делали то, что ей хочется. Патрисия 2.0 – это собственное творение матери, ее маленький… эксперимент. И, черт возьми, он сработал.

– Я лишь хочу, чтоб у тебя все было хорошо, дорогая. Всегда хотела. Ты должна позаботиться о себе. Ради детей. – Патрисия косится на семейный календарь, пестрящий фотографиями Эллы и Бруклин на пляже, и хмурится. – Когда это вы ездили? Не помню, чтобы ты меня приглашала.

Но прежде чем Челси успевает ответить, взгляд Патрисии цепляется за письмо из банка. Она хватает его и читает с той же жадностью, как и журналы со светскими сплетнями, которые прячет под раковиной в ванной и притворяется, что ненавидит. Мать судорожно вдыхает, прижав руку к груди.

– Челси, что это такое? Превышен лимит?!

Скрипя зубами с такой силой, что становится боязно за коронки, Челси выдирает бумагу из рук матери и, складывая, засовывает в задний карман джинсов.

– Ничего такого, это просто ошибка. Дэвид со всем разберется.

Патрисия по-лисьи облизывает губы и, сделав шаг, кладет тонкие руки на плечи Челси. Ее излюбленный аромат – лилии и еще какие-то ядовитые белые цветы – забивается в рот, в нос, Челси хочется согнуться пополам и блевать.

– Дорогая, – важно и одновременно с жалостью говорит мать. Глаза у нее широко распахнуты, как у испуганной невинной овечки. – Если у вас проблемы, ты можешь всё мне рассказать.

«Помогать тебе, конечно, я не стану, но ты должна мне все рассказывать», – мысленно продолжает Челси.

– Мы в порядке, мам. – Челси невинно пожимает плечами и пытается улыбнуться. – Оглянись: у нас все хорошо.

Патрисия оглядывается с такой опаской, будто дом вот-вот рухнет ей на голову.

– Ну тогда… Уверена, Дэвид знает, что делать. Мне надо бежать. Весь день расписан, ты знаешь, как это бывает…