– Можно, я закурю?

– Будь любезна. Пепельница перед тобой.

– А ты?

– Уже четыре года, как бросил. После Чечни. Вдоволь дыма наглотался.

– Не раздражает?

– Ни в коем случае. Я к этому равнодушно отношусь.

Уже вторую закуривает, и ни слова. Так до трех ночи просидеть можно, а потом вежливо распрощаться. Э-э, не годится! Надо ее отвлечь, мы это запросто.

– Видел твой сюжет с Валерием Ивановичем. Какой артист! Талантливый человек – везде талантлив. И собеседник приятный.

– Это по поводу премьеры «Гамлета».

– Вечная пьеса. Кто бы ни ставил, кто бы ни играл, каждому есть сказать что-то свое. А ты сам спектакль видела?

– А как же! Иначе материал был бы поверхностный. Да и удовольствие получила.

– Я тоже. Аля, скажи, пожалуйста, как ты думаешь, сколько лет Гамлету?

– В смысле, Валерию Ивановичу?

– Нет, самому Гамлету, персонажу.

– Странно… Я сколько раз видела, читала, там нигде возраст не упоминается. Но он учился в Виттенберге…

– Молодец! Не все и это знают.

– В университете. Значит, студент. Выходит, лет двадцать, от силы двадцать два.

Я рассмеялся. Без улыбки в такие моменты никак нельзя.

– Это ты современными категориями мыслишь. Тогда все иначе было.

Я заинтересовалась:

– И сколько?

– О возрасте Гамлета говорится совершенно конкретно. Помнишь знаменитую сцену с Могильщиком, где Гамлет берет в руки череп Йорика, придворного шута?

– Да. Он еще стал символом Гамлета, хотя по пьесе это всего-навсего проходной эпизод.

– А перед тем, как вручить череп, Могильщик сообщает, что он пролежал в земле ровно двадцать лет и три года. Заметь, Гамлет не забыл Йорика. Он вспоминает, как здесь находились губы, глаза, как веселый шут таскал его на спине. Сколько тогда маленькому Принцу было? Лет пять, семь? Вот и сложи, двадцать три и пять, или семь.

– Около тридцати! Не меньше. Да-а, пожилой студент, чуть ли не заочник, – и я невольно улыбнулась.

Она невольно улыбнулась. Как сказали классики, лед тронулся, господа присяжные заседатели!

– Сказочник! – настроение улучшалось.

– Знаю. Мне твоя начальница, Таня, поведала про кликуху.

– Михаил, это не кличка, это кодовое обозначение.

Польстила ли мне, не знаю. Пора приступать к серьезным разговорам. Она снова потянулась к пачке, закурила. Топор не топор, но в комнате несколько сизовато. Встал, подошел к окну, приоткрыл форточку. Морозная струя резко освежила голову. Тут же захлопнул.

– Не надо, мне не холодно, – я почувствовала себя виноватой. – Прости, Михаил, собачу, как паровоз.

– Не извиняйся. Я понимаю. Может, на твоем месте сам бы закурил.

– Нет, нет, если решил, то все! Я тоже брошу. Гаврилову обещала. Мы вместе хотели… Он не успел, но я слово сдержу.

Я не стал ничего отвечать, типа «дай Бог», или «посмотрим». Ждал… Аля была готова.

– Значит, так, – я глубоко вздохнула и меня, наконец, прорвало. – Фактически Гарика, то есть, Игоря Гаврилова обнаружила я. Если не считать, конечно, сторожа. Мы приехали вместе. Только Гарик сначала в гараж, машину поставить, а я к нему домой, что-нибудь на скорую руку приготовить. У меня до сих пор ключ от его квартиры. Прямо не знаю, что с ним делать?

Она зачем-то взяла сумочку, раскрыла, не глядя внутрь, снова закрыла, снова бросила на диван. Я не перебивал. Понятно, воспоминания не из веселых.

– Извини, Миша, отвлеклась. Чего я схватилась за эту дурацкую сумку?

– Может, платочек достать?

Я невольно усмехнулась: неужели у меня такая кислая физиономия? А он приветлив, если бы не шрам, чистый дедушка Мороз. Натуральный Архангел Михаил, только без меча.

– Нет, Миша, я не из слезливых. Ага, ключ достать.

– Зачем?

– Показать. Говорю же, не знаю, что с ним делать!