Иногда мы и сами почти голодаем, но Джей как-то ухитряется кормить и нас, и остальных. Не знаю, горжусь я или злюсь. Наверно, и то и другое.

– Пэт, попомни мои слова, – говорит Джей, – твоя мама успокоится и разрешит тебе видеться с детьми. Старайся заслужить ее доверие. Не сдавайся. Но я понимаю твой гнев. Господь свидетель, как я тебя понимаю. Когда я вышла из рехаба, родители мужа устроили мне девять кругов ада. – Кажется, это не для моих ушей. – Тянулись судебные заседания, мне позволяли забирать детей только под присмотром. Чтобы чужие люди следили, как я с детьми общаюсь? Я столько растяжек заработала, чтобы их большие умные головы пролезли в мир, а нам даже побыть наедине нельзя?

Все фыркают. Эй, обычная у меня голова, не надо тут.

– Я злилась, – продолжает Джей. – Меня достало, что все припоминают мне мои прежние ошибки. До сих пор припоминают. Особенно теперь, когда я ищу работу.

– Чего, вопросы всякие задают? – спрашивает мистер Дарил.

– В начале собеседования всегда все хорошо, – отвечает Джей. – А потом спрашивают про перерыв в стаже. Я отвечаю как есть – и вот я для них уже просто очередной торчок. Никогда не перезванивают.

– Вот мудаки! – говорит тетя Шель, забирая пустую тарелку у мисс Пэт.

Малик вообще на маму не похож. Она невысокая и пухлая, он длинный и тощий. Тетя Шель говорит, он копия отца.

– Знаешь, сколько богатеньких белых таскают в суд за хранение наркотиков? – спрашивает она.

– Много, – отвечает Джей.

– Дофига, – поправляет тетя Шель. – Им всем грозят пальчиком и отпускают дальше жить полной жизнью, типа ничего не было. А что бывает, если на иглу сел кто-то чернокожий или бедный?

– Нам ломают жизни, – кивает Джей. – Просто прекрасно.

– Ты хотела сказать, пребело, – поднимает вилку тетя Джина.

А вот Сонни – копия мамы, даже коротко стриженные курчавые волосы у них один в один.

– Типа того. Но что я могу сделать? – говорит Джей. – Как же страшно не знать, что будет да… – Она замечает на пороге меня. Прокашливается. – Вот видите, вы разбудили мою девочку!

Я на цыпочках захожу на кухню.

– Не разбудили.

– Привет, Капелька, – заботливым тоном здоровается тетя Джина. Так разговаривают, только когда им тебя жаль. – Как ты?

Наверно, она уже в курсе, что случилось.

– Нормально.

Джей мой ответ не устроил. Она тянет меня за руку.

– Иди сюда.

Я сажусь ей на колени. Вообще-то я уже слишком большая, но почему-то у нее на руках всегда удобно и спокойно. Она крепко прижимает меня к себе; от нее пахнет какао и детской присыпкой.

– Моя Бусечка, – шепчет она.

Иногда она нянчит меня как маленькую, будто пытается наверстать те годы, когда ее не было рядом. Я ей позволяю. Но иногда мне кажется, что она видит во мне только малышку, которая когда-то залезала к ней под бок и там засыпала. Не уверена, что она обнимает и успокаивает меня-настоящую.

Сегодня, по-моему, она успокаивает саму себя.

Тетя Пуф приезжает за мной, как обещала. Я говорю Джей, что мы просто погуляем. Если бы она знала правду, то запретила бы мне ездить в студию, потому что я стала хуже учиться.

Студия находится в западной части района, в старом здании с облупленной краской. Тетя Пуф стучит в дверь, в окошко выглядывает пожилая женщина и говорит нам – мне, тете Пуф и Жулику – идти в гараж на заднем дворе.

Ага, Жулик тоже пошел с нами. Наверно, тетя Пуф позвала его в качестве грубой силы, потому что этот дом… да просто жесть какая-то.

Неужели здесь правда кто-то живет? Пара окон заколочена, стены заросли сорняками и вьюнком. Трава под ногами усыпана пивными бутылками. И… это шприцы, да?

Стоп.

– Это что, притон? – спрашиваю я тетю.