Вы как-то готовились в смысле закалки и в отношении питания? Вы всё-таки находились такое длительное время в горах, в лёгкой одежде, без еды, без воды, без всего. Вот как организм воспринимал?

Я вчера рассказывала – смеялись с Юрием Михайловичем. Когда Огонь идёт, нужны высота и холод, чтобы центры не воспламенились. Я сижу пишу, паста застывает; вот я её согрею чуть-чуть, две буквы выведу – она опять застыла. И уже думаю: “Всё равно же я терпения не потеряю, всё равно же я это сделаю”. А нужно записать в день 24-28 параграфов, поток мощный нужно пропустить. И она всё замерзает, и просто физически не успеваешь; и уже внутри вроде дискомфорт зарождается: “Надо же, никак не двигается, никак эта паста не отогреется!” Потому что руки вообще как ледышки, в перчатках там невозможно водить, и замерзает всё…

И Голос Учителя с юмором: “Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?” Я Ему говорю: “Тепло, Батюшка! Тепло, Морозушко!” И всё, и рассмеялась, вроде как сама себя погрела и отвлеклась.

Поток всегда зимой идёт?

Да. На высоте и зимой принимала. В этот раз я работала в Бангалоре и в Адьяре – по югу, но на юге была зима.

Для Огненного опыта нужны высота и холод – это условия такие, потому что может воспламенение произойти, если нет специальных условий. Ты там не живёшь, а просто для работы приехал, потом тебе опять нужно вернуться в условия низин.

Но вы нормально адаптировались?

Нормально, то есть я мёрзла, там не топится ничего. Утром встану – есть не хочется, но вечером пила большой стакан горячего молока, и всё. Когда работаешь, не хочется есть и не можешь есть, просто отвращение вызывает запах пищи. Спать ляжешь, одеялом накроешься – что матрас, что это одеяло! Дверь там – через щели тебе горы все видно, в Кулу.

Когда вернулась, у меня чирей на носу вылез; тело по-своему отреагировало, да и всё. Иногда, конечно, есть последствия. В этот раз и группа была, и нагрузка, и токи разные; когда я в город приехала, два месяца температура была – адаптация шла. Ничего нет вечного, всё проходит и всё это служит для чего-то. Это же тоже своеобразный эксперимент, опыт проводится. Ничего не отпало, ничего не отмёрзло, всё на местах, в общем.

Специально я никогда не закалялась. Вера в то, что я делаю, и в то, что это нужно, и в то, что никогда не Допустят, чтобы что-то случилось, – она и помогает, естественно, телу.

То есть и телу?

Я вообще на него не обращаю внимания.

Вы всегда были такой неприхотливой?

Да, с детства. Мне три года было, когда отец умер от воспаления центров легких (у него туберкулёз нашли); потом и мамы не стало. И я, собственно, была предоставлена самой себе и сама себя воспитывала.

Моими родителями были книги. У меня две книги было любимых. Одна – “В мире мудрых мыслей”. И если какой-то вопрос меня интересовал, я смотрела, что по этому поводу говорили Платон, Сократ, – что они сказали, то, значит, и нужно сделать. А другая книга – “Книга юного полководца”, как ни странно. Мне очень нравилось читать стратегмы, как гуси Рим спасли и прочие маленькие военные хитрости. И это, наверное, научило духом побеждать всегда любые обстоятельства. Внешне я вообще ничего не делала, а внутри, видимо, с одной стороны, во мне какие-то мысли хорошие закладывались, а с другой стороны, я училась не знать поражений и всегда быть победителем, обхитрить всегда врага, то есть неприятеля взять в союзники.

Как рано Вы почувствовали тягу к духовному, и когда пришло ощущение, что есть какое-то Водительство?

С детства я очень много молилась. Меня воспитывала больше бабушка моя, Зиновья. Она умерла, когда мне было десять лет.