Мама вышла.

Я ей все рассказала. Без подробностей. Мне просто было стыдно говорить о том, что я видела. Она не стала обсуждать случившееся. Спросила, хочу ли я чаю или поесть, и, получив отрицательный ответ, сказала, что могу оставаться у нее сколько угодно.

– Наташ, ты?

– Я, – от одного голоса мужа по телу пробежала дрожь отвращения.

– У вас с матерью так похожи голоса.

– Что ты хотел? – спросила я прямо, желая только одного: закрыть глаза и уснуть.

– Хотел узнать, как ты.

– Лучше всех. Что-то еще?

– Да. Я забрал твою сумочку. Телефон разбился. Хочешь, я сейчас заеду в салон, куплю новый и все привезу?

– Не хочу.

– Нат…

– Ник, я не хочу тебя видеть. Неужели ты не понимаешь, что ты сделал мне больно? Или считаешь, что я за пару часов забуду все. Не забуду, Ник. Не смогу. А знаешь почему? – спросила зачем-то. Я ведь могла сбросить звонок и отключить телефон.

– Почему?

– Потому что, пока я умирала от головной боли, которую терпела из-за лекарств, чтобы мы смогли зачать ребенка, ты трахал другую.

В трубке повисла тишина.

– Я ее не трахал.

– Ты ее имел в рот! Грязно и мерзко! Не стесняясь никого и не думая, что тебя могли застать. Тебе было на это плевать. Тебе было плевать на меня! На нашу семью!

– Ты усложняешь.

– Усложняю?! – я не могла спокойно говорить. Я больше не испытывала стеснения, что меня услышит мама. – Да, я усложняю. Я хочу сложной жизни. Если для тебя верность слишком сложно, нам не по пути.

– На что ты намекаешь?..

– Я не намекаю, Никит, я говорю, что подам на развод.

– Наташа, – мое имя прозвучало с тяжелой интонацией, в которой слышалась угроза, – я понимаю, что ты сейчас на эмоциях, но я не понимаю таких шуток.

– Это не шутка, – ответила я. – У меня очень сильно болит голова. Не звони больше, – сказала я и сбросила вызов.

В висках пульсировало с такой силой, что я боялась сделать лишнее движение. Сидела неподвижно, глубоко дыша и борясь с накатывающей тошнотой.

– О боже. Какая же ты белая! – мама зашла в комнату сразу, как я закончила разговор, забрала телефон из рук. – Сейчас принесу таблетку. Точно давление. Сейчас.

– Нельзя, мам, – напомнила я на автомате.

Два года безуспешных попыток забеременеть. Десятки консультаций, литры слитой для анализов крови, бесконечные УЗИ, планирование, подсчеты. И это обесценилось за мгновение. Пшик – и ничего больше нет.

Нет доверия.

Нет любви.

Нет семьи.

Только сожаление. И чувство совершенно неправильной и пугающей радости, что у нас с Никитой ничего не получилось.

– Неси, мам. Очень болит.

Я старалась не думать ни о чем. Не перебирать в памяти случаи, когда Никита задерживался, когда слишком резко реагировал, если я брала в руки его телефон, когда забывал позвонить, уехав в командировку. Не получалось. Так можно было сойти с ума!

Хотелось выть от обиды. От боли. От злости и бессилия.

А еще я боялась.

Боялась, что Никита приедет к маме. При ней он не посмеет вести себя грубо, но он захочет поговорить со мной, постарается увезти домой.

Боялась понедельника, когда мне придется прийти на работу. Подняться на четвертый этаж, пройти в отдел кадров и отдать им заявление. К тому времени все коллеги будут знать о случившемся на юбилее Власова. Уверена, чаты уже кипели новой сплетней.

Вечер субботы и почти все воскресенье я провела в постели. Проваливалась в сон, просыпалась, смотрела расфокусированным взглядом в телевизор, ела, когда мама приносила что-то и вкладывала в руку тарелку, пила.

– Наташ, так нельзя, – сказала она, когда я, щелкнув пультом, легла на бок и накрылась одеялом почти с головой. – Я не могу на тебя смотреть. Сердце разрывается, – она присела на край постели и принялась гладить меня по голове. Нежно-нежно. Как в детстве. – Маленькая моя, жизнь не заканчивается на одном неудачном опыте.