– Нет. А что это?

– Так называют страстную безответную любовь, когда она уже переходит границы нормы и превращается в психиатрию. Типа, все равно ты будешь мой, по-плохому или по-хорошему. Такие истории не для меня.

А Саша… Меня его уход сначала, конечно, сильно оглоушил, заметалась я как курица под «камазом». А сейчас вот думаю – ну не козел ли? Мы много лет прожили. Я ему, помимо матери его детей и «бабы евойной», была неплохим другом, не сочти это за нескромность. По мне, с друзьями так не поступают. Я не к тому, конечно, что у него права нет меня бросить – мы все живые люди, полюбил-разлюбил, это я понять могу. Я про то, как он это исполнил. Тявкнул скороговоркой и сбежал.

– Нууу, положим, – было видно, что Люся моим текстом несколько огорошена. – А как ты себе это представляла? Встал на стул и сказал длинную, продуманную и аргументированную речь на тему любви, верности и текущего положения дел с этими тонкими материями в вашей семье? Или как?

– Вот, Люсь, представь. Мы с тобой друзья. И вот что-то случается между нами такое, отчего я с тобой более дружить не могу и не хочу. И я, вместо того, чтобы найти в себе силы поговорить, объяснить тебе все, вот так вот забежала к тебе на минутку, выпалила с порога «прощай навеки, у меня теперь другая подруга, так получилось!» и сбежала. Ты вот как к такому отнесешься?

– Сначала, наверное, решу, что у тебя крыша протекает и к доктору тебе пора. Потом, если пойму, что ты это серьезно и не вгорячах – обижусь, конечно.

– Вот, Люсь, и я постепенно – все меньше чувствую в себе любовные страдания, все больше обижаюсь…

– А, может, все-таки типа кризис среднего возраста? Ты знаешь, кто она? Молодая и бойкая поди? – Люся не оставляла надежду найти простые объяснения Сашиному поведению.

– Я, Люсь, плохо слышала, когда он что-то такое рассказывал, собирая вещи. У меня в ушах звенело и голова кружилась. Но так поняла из его рассказа, что наша ровесница, над одним из проектов работали вместе. И что-то еще про взаимопонимание, про то, что любовь, бывает, кончается (это про нас), и бывают ситуации, когда «интуиция мне кричит каждый день, что нужно изменить жизнь» – это, я так понимаю, про нее.

– А что решили с собственностью? Я понимаю, вы, конечно, не Ротшильды, но все же… Квартира, дача, машина. Что с пацанами, помогать будет?

– Квартиру, сказал, оставляет нам с мальчишками. Машину взял – да я и не претендую, ему нужнее, я, ты сама знаешь, права имею, но они такие, чисто номинальные: водить-то я и не водила толком, он ездил. Про дачу не говорили еще. Сказал, не бросит нас и помогать будет. Некоторое количество денег на счету есть, не прям вау и озолотиться, но есть. Я планировала не трогать их, подушка безопасности чтоб была. Но тут видишь что, оказывается, с работой-то… Видимо, сейчас их и буду проедать. Запасать на черный день я никогда не умела. Вообще, Сашка сказал перед уходом, что надо нам встретиться и поговорить, обсудить все спокойно. Я уже у адвоката была – в принципе, информация пока обнадеживает: работа у Сашки белая, без алиментов я не останусь. Вообще, с двумя детьми-то я серьезно могу его пощипать в материальном плане. Он же не готовился, ничего на третьих лиц не оформлял – так что делить можно будет долго и со вкусом. Но пока мне это все претит, прямо с души воротит от одной мысли про эту войну. Адвокат, кстати, Сашкино предложение поддержал, про «встретиться и спокойно обсудить». Чтобы вообще понять, нужна ли мне эта война за алименты, так, знаешь, чтобы пух-перья полетели и небо с овчинку показалось, или чтобы, например, Сашке насолить… А мне, знаешь, Люсь, кажется, что спокойствия у меня теперь не будет никогда. Ну, или, по крайней мере, еще очень долго не будет…