Оказавшись в отношениях на расстоянии, я с головой окунулся в работу. Просил студентов читать Ницше и Анни Диллард, задавал провокационные вопросы на занятиях. Публиковался, работал в факультетских комитетах, засиживался допоздна. Мне хотелось вдохновлять, как мои преподаватели, а не быть древним динозавром, который год за годом читает лекции по одним и тем же пожелтевшим листкам. Самой большой проблемой, с которой я столкнулся, стало безразличие студентов к моему предмету. Они должны были изучать теологию, но едва ли кто-то из них этого хотел. Поэтому я придумал несколько разных методик (своего рода трюков), чтобы заставить их узнать и усвоить чуть больше, чем требовала программа. В каком-то смысле это сработало. Некоторых я даже умудрился склонить к выбору теологии в качестве основной специализации. На занятиях мы смотрели фильмы – «Апостол», «Небо и земля», «Преступления и проступки», а потом обсуждали их. Моя мечта воплотилась в жизнь.

Через шесть лет я получил штатную должность преподавателя. К этому времени моя девушка стала моей женой и переехала на восток страны. Она защитила диссертацию и получила работу в сельской местности на западе штата Массачусетс. У меня был академический отпуск, так что на год я переехал к ней. Каждый день по утрам я занимался спортом или писал, а днем либо читал в кафе, либо катался на велосипеде мимо пастбищ и заброшенных водяных мельниц. Трудно было представить себе более приятную жизнь.

Но настало время вернуться к работе, и мы снова оказались в отношениях на расстоянии. Чтобы увидеться, приходилось проводить четыре с половиной часа в пути два-три раза в месяц на выходных. Я снова погрузился в работу, но на этот раз было намного труднее. С одной стороны, я больше не был новичком. Мне не надо было производить впечатление, чтобы получить штатную должность. С другой стороны – и это было гораздо важнее, – университет столкнулся с двумя кризисами, связанными с финансированием и получением аккредитации. Сотрудников увольняли. Зарплаты и финансовые планы были заморожены. Появились опасения по поводу набора студентов. Хватит ли оплаты за обучение, чтобы уберечь университет от убытков? Да и надо было потрудиться, чтобы удовлетворить аккредитационное агентство. Все в кампусе пребывали в постоянном стрессе.

Я тоже нервничал, несмотря на гарантию занятости. Работал еще усерднее, чем когда-либо: не просто преподавал и занимался исследовательской работой, но еще и возглавлял комитеты и университетский центр по совершенствованию преподавательских навыков. Правда, как мне казалось, я не пользовался большим авторитетом у руководства университета. Вдобавок моя работа не получала поддержки от студентов. Было ощущение, что они ничему у меня не учатся. При этом коллеги, включая декана моего факультета, продолжали восхищаться моими преподавательскими навыками. Я им не верил: я ежедневно видел собственные неудачи, глядя на безразличные лица студентов, которые предпочитали находиться где угодно, только не на моих занятиях.

Больше всего мне хотелось получить подтверждение, что моя работа что-то для кого-то значит. Это звучит как проявление позорной слабости, надуманная проблема привилегированного человека. Неужели люди не сталкиваются с чем-то похуже, чем нехватка признания? Я зарабатывал хорошие деньги. Занимался интересным делом. За моей спиной не стояло строгое начальство. Почему я не мог просто заткнуться и работать так же, как остальные? Что со мной было не так?

Я становился раздражительнее. Я все позже и позже возвращал проверенные работы студентов. Готовиться к занятиям стало невыносимо сложно. Каждый вечер я впадал в ступор, пытаясь вспомнить мои методические приемы. Я забыл все, что знал о хорошем преподавании, и продолжал пересматривать клип на песню Don't Give Up.