– …Ты катишься по наклонной плоскости, бухаешь, не работаешь, спишь до одиннадцати, не занимаешься ребенком… Сегодня тебе разбили рожу, а завтра – вообще убьют или сам кого-нибудь убьешь… Бесполезно, все бесполезно, буду молчать, видеть тебя не могу, ты мне противен, молчать буду…

Я сижу на кухне и пью по инерции виски. По инерции, как чай. Степень моего отчаяния пересеклась со степенью моего опьянения. Степени возвели друг друга в степень и превратились в дурную бесконечность. Мне тупо плохо. Именно тупо: в голове звон, мыслей нет, лопнувшая губа распухла и сильно болит. Как же все тупо и плохо! А тут еще она… Целый час она говорит, что будет молчать. Предупреждает, пугает: буду молчать – говорит. И не молчит. Целый час. Здравствуй, дом родной, скучал по мне небось, ад, заботливо мною выращенный?

– …Катишься, катишься, тебе немного осталось, скоро в окончательное быдло превратишься. Нет, бесполезно, буду молчать… А еще…

О господи, и она о быдле сегодня. Сколько можно? Хватит надо мной издеваться, это уже не смешно. Пожалела бы: губа болит сильно, раздувается прямо на глазах, а она даже спиртом не прижгла. Приходится самому. Сижу прижигаю, пью виски, как чай, и прижигаю. Я прижигаю, а она жжет.

– Ты мне скажешь, что два романа написал, забрался на вершину духа… Да кому они нужны, твои романы? Они даже тебе не нужны. Ты себя прежде всего разрушаешь и все вокруг. Все копаешься, копаешься в себе. Задолбал ты меня своими раскопками. Думаешь, поднимаешься куда-то? Нет, катишься… Катишься по наклонной плоскости, деградируешь. Чего ты не отвечаешь? Ниже твоего достоинства – ответить мне? Как же – тупая, приземленная баба, а мы – в высотах небесных парим. Нет, бесполезно… Молчать буду…

«Катится, катится голубой вагон…», – вспоминаю припев детской песенки. Интересно, а куда он катится? Тоже вниз, как и я, или в горку? Наверное, по наклонной. Все сущее на земле сползает по наклонной, в небытие. Бизнесы, люди, вагоны и наша с женою любовь. Наша любовь… Как мы докатились с ней до этого бесконечного дурного разговора на кухне? Не знаю… Надо попробовать разобраться.

Я закрываю глаза и пробую. Не получается. В голове лишь одни ее по кругу повторяющиеся слова:

– Катишься, деградируешь… Алкоголик, ничтожество распухшее – видеть тебя не могу… Убить тебя хочется – вот взять молоток и размозжить голову! Или себе размозжить, лишь бы тебя не видеть. Противен ты мне! Я только из-за детей с тобой. Нет, бесполезно, зачем я это говорю? Бесполезно, буду молчать…

О, молоток – это что-то новенькое! Любимая, нам осталось полшага до криминальной бытовухи, всего полшага, а потом – броские заголовки в желтой прессе: «Жена раскроила череп пьяному мужу-бизнесмену» или «Муж-писатель в состоянии алкогольного опьянения выбросил жену из окна». Вот до чего, любимая, мы с тобой докатились по нашей наклонной… Поэтому заткнись, дорогая. Очень прошу…

– Заткнись, дорогая, очень прошу… – я сам не замечаю, как произношу последние слова вслух. Ох, лучше бы я этого не делал.

– «Заткнись»? это ты мне говоришь «заткнись»? – радостно, получив давно ожидаемую обратную связь, возбуждается жена. – Да я всю жизнь молчала, с самого первого дня, когда замуж за тебя вышла. Сначала я молчала, когда ты разогнал всех моих подружек, потом – когда запер меня с ребенком и запретил ходить в институт, потом – когда ты первый раз нахамил моей маме, потом…

Дальше идет длинный перечень обид, нанесенных мною за нашу более чем двадцатилетнюю совместную жизнь. Никто не забыт, ничто не забыто… Душа моей супруги в последние годы напоминает мне огромный желудок, из-за тяжелой болезни потерявший всякую связь с кишечником. Вот в него попадает пища, переваривается, стремится его покинуть, а выхода-то нет… Желудок раздувается, в него поступает новая порция пищи, опять переваривается и никуда не уходит. Желудок достигает невероятных размеров, причиняет своей хозяйке немыслимые страдания и, наконец, лопается.